(продолжение) Относительный внешний покой в украинских воеводствах усыпил бдительность государственных властей РП. Однако нельзя сказать, что о казачьем восстании не было известно в стране. Королевская инструкция на сеймики воеводств прямо называет казацкие произволы одной из главных опасностей для государства. Многочисленные шляхетские инструкции на осенний сейм 1592 г., в том числе воеводств Познанского, Калишского, Краковского, Серадского — то есть этнически польских земель, отдаленных от Украины — требовали смирения казаков. Шляхта, более чувствительная к социальным проблемам, чем высшие государственные круги, хорошо осознавала опасность расширения непослушаний на далекой Украине.
Начало Восстание К. Косинского (1591-1593) ч.1
Поэтому осенний сейм 1592 г. довольно подробно остановился на рассмотрении и казацкого вопроса. Сеймовый проект конституции на казаков основывался на первых решениях мартовской комиссии М. Язловецкого. Казаков предполагалось поставить вне закона, их имения конфисковать, шляхте и чиновникам запрещалось поддерживать казачество, то есть поставлять им оружие, снаряжение, продовольствие и т.д. По другому проекту планировалось выведение казачества на Запорожье и запрет им выходить оттуда на волость. Последний, наиболее сдержанный проект конституции имел целью ликвидировать правительство казацкого старшего и передать руководство низовым казачеством непосредственно коронному гетману, а также создать новую комиссию для расследования действий повстанцев.
Был ли принят как постановление один из названных проектов, неизвестно. Однако на деле центральные власти страны сохраняли в отношении казачества позицию стороннего наблюдателя. Это объяснялось несколькими причинами. Первая – в Варшаве прекрасно понимали необходимость существования казачества на южных границах РП. Страна никогда не имела достаточно войска и ничем не могла заменить бесценной сторожевой службы казаков, а в то время, когда напряжение в польско-турецких отношениях не спадало, особенно нуждалось в ней. Вторая — власти находились в плену традиционного мышления, ведь до сих пор величайшим грехом казачества считались их походы против турок и татар. Возможно, польские власти воспринимали разрухи на волости как вынужденную плату за то, что казачество не совершало новых походов за границу и не создавало этим новых угроз РП. То есть властям было нелегко увидеть в казачестве серьезного внутреннего врага. Третья причина — господствующая в стране шляхетская анархия, особенно масштабная в украинских воеводствах. Постоянные шляхетские стычки, переходившие в целые войны родов, напоминали перманентную гражданскую войну. Если, скажем, только луцкие судебные книги за каждый год конца XVI ст. насчитывали сотни случаев взаимных нападений шляхты и магнатов, то казацкие произволы теряли на этом фоне яркость явления необычного. Своеобразным проявлением шляхетской анархии были бунты жолнеров, нередко напоминавшие военные кампании против РП. Власть, не заплатив казакам денег, вполне могла считать это единственной причиной их выступлений. В сентябре 1591 г. теребовлянский староста, он же комиссар по казацким делам Якуб Претвич засвидетельствовал во львовской ратуше, взявшей во Львове 16 тысяч золотых на плату для казаков. А год спустя, 18 октября 1592 г., отчитывался на сейме в Варшаве, что раздал им эту сумму, аргументируя эту акцию тем, что казаков невозможно унять без «заслуженного ими жолда». Очевидно, именно эту выплату упоминал К. Острожский, описывая события в Белой Церкви. Четвертой причиной сдержанного отношения центральной власти к казацким беспорядкам было отношение руководящих великопольских кругов РП к К. Острожскому. Род Острожских, как один из самых могущественных в стране, занимал и соответствующее общественное положение. Свидетельством этого было не только то, что в их руках находились правительства киевского и волынского воевод, но и то, что с 1593 г. Я. Острожский стал краковским каштеляном, то есть первым сенатором страны. Однако среди польского руководства сохранялось устойчивое негативное отношение к Острожским. Подобные настроения отражали тогдашние гетманы РП - Ян Замойский и Станислав Жолкевский. Им не было никакого дела до личных потерь Острожских и потому С. Жолкевский мог, как сторонний наблюдатель, желать, чтобы «то дело клотни с казаками каким-то согласием закончить». В целом это соответствовало и характеру Жолкевского, который действительно всегда пытался делать все возможное для мирного разрешения внутренних конфликтов.
Поэтому в казацких действиях 1591—1592 гг. высшую государственную власть страны по-настоящему беспокоил лишь один принципиально важный момент — то, что на освоенных территориях казаки пытались вводить свой приговор. Впервые на это обратил внимание К. Острожский. Волынская шляхта писала: «Казаки к присяге на послушание принуждают, подбивая их на послушание свое». Об этом знали в Варшаве. Г. Гейденштейн сообщал о деятельности казаков в это время так: они «целый тракт киевский страхом наполнили и пограничные волости покорили, заставляя все города и села приносить им присягу». Король в письме к К. Радзивиллу, великому гетману Великого Княжества Литовского, информировал, что «от казаков тоже в большом опасности панство наше, ибо укрепившись, своевольно шляхту под послушание свое принуждают». А в универсале к украинской шляхте король так пересчитывал вины казачества: «Так далеко разбежалась произвол низовых казаков, что наши, господ сенаторов и шляхетских людей города крепко и способом неприятельским добывают, разоряют, подданных мордят, достижения и вещи забирают, а что больше, так то, что шляхетского, как и городского состояния людей к принесению себе присяги и послушания принуждают, что есть противно достоинству нашему и покою посполитому».
Правительство и шляхта, как видим, четко осознавали, в чем заключалась наибольшая угроза существующему устрою — в создании казачеством альтернативных политических структур. Неизвестно, понимал ли значении своей деятельности К. Косинский, но его работа в этом направлении несомненна. Подобная оценка властями казацкого движения показывает также, что он действительно имел социально-политический, а не социально-криминальный характер, в чем обвиняли казачество многочисленные недоброжелатели. Этим же деятельность казачества отличалась и от других внешне подобных действий - тех же бунтов жолниров, многочисленных рокошей, беспорядков крестьян и мещан, которые не затрагивали существующие принципы организации общества. Очевидно, что во введении своих приговоров проявились определенные политические амбиции казачества, связанные с их претензиями и на равноправие с «народом шляхетским». Юридическое непризнание за казачеством-боярством политических прав вызвало у них стихийное желание создать собственную политическую систему. В установлении казацкой юрисдикции на волости просматриваются первые ростки новой казацкой власти. Вскоре подобная деятельность повлекла за собой появление казацких общин во многих городах и селах на волости, а позже обусловила военно-административное устройство Украины.
Казаки, конечно, не подозревали, какие грандиозные последствия могут иметь их деятельность и больше интересовались днем насущным. Пробыв все лето на волости, они уже планировали себе занятия на следующий год. По поводу их планов имеем интереснейший документ — грамоту Б. Годунова к К. Косинскому, данную в ответ на посольство запорожского казачества к царю. Годунов указывал, что казаки «по грамоте своему царскому величеству писали, что государь ваш король с турским помирился, а вас-то сейчас в Киеве казаков людей достойных трех тысяч. И одни хотят идти к царю христианскому к земле венгерской, а другие к королю шведскому, только еще этой зимой в Киеве жить будете». И казаки предлагают царю свои услуги «против каких-то неприятелей», имея в виду прежде всего татар. Москва с готовностью отозвалась на это предложение, но осуществилось ли это сотрудничество, нам неизвестно. Подобное посольство отправили низовцы и к австрийскому императору. Зная о начале австро-турецкой войны, они, очевидно, рассчитывали на заинтересованность императорского двора в их услугах. Об этом посольстве имеем упоминание в сообщении императора Рудольфа II московскому правительству в первой половине 1563 г.: «Казаки низовские били челом, находящимся в понизовье, и хотят идти в Венгерскую землю и служить против Турского». Однако в Праге, резиденции императора, они не получили в этот раз никаких конкретных предложений. Осторожное австрийское правительство решило сначала выяснить правовое положение казачества. Но несмотря на отсутствие конкретного результата, посольство казаков в Австрию тоже можно считать удачным, поскольку им было положено начало их контактам с австрийским правительством, которые дали плодотворные результаты в 1594—1595 гг. Из всех возможных работодателей бесплодными оказались только планы казаков относительно шведского короля (и то из-за его смерти). Новым королем Швеции стал его сын, польский король Сигизмунд III Ваза, то есть состоялась персональная уния Речи Посполитой и Швеции.
Царская грамота упоминает несколько представителей казацкой старшины – Яковицкого, Быстрицкого, Саска, Кизима, Осовского, Солмского и Федорова. Это дает нам представление об окружении Косинского, что важно, учитывая неуверенность появления самого Косинского среди казачества. Трое из названных старшин известны нам по другим документам. Сасько (Саша Федорович) был одним из самых заметных представителей старшины тех лет. В 1593 г. он занимал должность полковника Войска Запорожского и поддерживал отношения с Яном Оришовским, то есть уже тогда он пользовался авторитетом в казацких кругах. Другой старший – Яков Осогаский – уже упоминался нами как казацкий атаман в 1590 г. в Белоруссии, где он требовал стации от имени гетмана В. Чановицкого. Третий старшина — Матвей Федоров, по происхождению, очевидно, россиянин, был «запорожским атаманом», действовавшим в 1588—1589 гг. в бассейне реки Донец. То есть Косинского окружала и поддерживала заслуженная казацкая верхушка, что засвидетельствовали и последующие события.
А они начали разворачиваться не в пользу казачества. Поражение К. Острожского в схватке с казаками и приближение их вплотную к Волыни показали волынской шляхте всю опасность ситуации. Волынь была настоящим заповедником шляхетского землевладения в Украине – там находилось самое большое количество украинской шляхты и родовые гнезда магнатских родов, в том числе Острожских и Вишневецких. Затягивание конфликта с казаками становилось все более опасным. Поэтому князья наконец-то начали энергичную деятельность по обузданию казацкого произвола. В организационном отношении переломным стал январь 1593 г. 16 января король издал универсал о «посполитом движении» против казаков шляхты трех украинских воеводств — Киевского, Брацлавского и Волынского. На судебных рочках шляхта Владимирского и Луцкого уездов Волыни полностью поддержала это решение. Ее настроение было понятно, ибо казаки «обычаем неприятельским немало замков, городов и сел украинских повоевав, зголодавши и имение братьев наших — шляхтичей оных краев и некоторых самих лиц в неволю в тюрьму взял, теперь с немалым войском с арматой способом неприятельским юж до воеводства Волынского привлекли, умыслив и дальше господства Короля Его Милости опустошать и разорять». В условиях шляхетской анархии такое единодушное решение значительно облегчало дело организации войска князьям Острожским. Кроме шляхетского ополчения, которое собиралось в Константинове (Староконстантинове), и слуг Острожские вербовали и батраков в Польше и даже Венгрии. Так, С. Жолкевский 28 января писал, что князь не хочет мириться с казаками и к нему через Галицию «шло пехоты его муж около трехсот».
Косинский, стоявший в Острополе, узнав о приготовлении противника, отошел немного к востоку и расположился в местечке Пятки. Туда же подвинулись войска Острожского. Количество войск с обеих сторон определить затруднительно. Под рукой у Косинского, по свидетельству летописцев, было пять тысяч человек, но сколько из них участвовало в битве, неизвестно. Сам Косинский в письме к московскому царю указывал, что у него около трех тысяч человек. Данные о количестве людей в Острожских вообще не приводятся. Однако нет никаких сомнений, что они выставили не менее четырех-пяти тысяч человек.
События под Пяткой происходили примерно так. 2 февраля Косинский, передумав обороняться в городе, вышел из него лагерем. Только неизвестно, осуществлялся ли этот маневр для наступления на противника, или для того, чтобы оторваться от него. В любом случае люди Острожского встали на его пути. Казаки, открыв из лагеря стрельбу, убили более двухсот коней противника. Ряды шляхетского ополчения Острожского начали редеть. Однако в этот момент в бой вступил Ян Острожский с отборным отрядом конницы в 600 человек. В сражении произошел перелом. Я. Острожскому удалось расколоть лагерь противника — явление в целом редкое в казацкой истории. А это означало полное расстройство боевых порядков повстанцев, начавших беспорядочно отступать. После этого «не валка, но убой и резь наступили, а глубокие снега поворот убегающим еще сильно затруднили» и конница Острожского легко добивала беглецов. Остаткам казаков удалось закрыться в городе, который Острожские осаждали со всех сторон.
Потери казаков составили, по разным источникам, от двух до трех тысяч человек. Течение боя и единодушие в утверждениях источников принуждают признать достоверность свидетельств о значимых потерях Косинского. Другое дело, что вызывают сомнения потери со стороны Острожских, в которых якобы не погибли «и десятка человек». Если от стрельбы казаков сразу было убито около двухсот лошадей, то, очевидно, погибло и немало всадников. Потери Косинского можно объяснить и составом его войска. И хотя А. Острожский писал, что у казаков погибли «люди самые предыдущие», это вызывает сомнение, потому что опытные сечевики имели больше шансов спастись, чем казацкое собирательство из беглых крестьян, которое было слабо вооружено и не имела военных навыков. Последние и должны составлять основную часть погибших, тогда как старое казачество во главе с Косинским пострадало меньше. Возможно, что неорганизованность казацких новобранцев, их неумение держаться военного строя – лагеря – были и основной причиной поражения казаков под Пяткой.
Косинский, потеряв людей, пушки, хоругви, окруженный Острожским, вынужден был просить мира. Осажденные обратились к А. Вишневецкому с просьбой быть посредником в переговорах с К. Острожским. Тот, «ужаливши их свалки людей украинных старосте своих», согласился. Переговоры продолжались около недели и закончились подписанием соглашения между обеими сторонами 10 февраля 1593 г. Казаки обещали: снять Косинского с гетманства; быть в послушании королю и не ходить на соседние панства; находиться за порогами; не размещаться на «лежи» в имениях Острожских, А. Вишневецкого и их сторонников; выдавать беглецов от княжеств и их слуг; вернуть пушки, побранные по замкам, кроме трипольского, а также вещи, лошадей, скот, разобранный в имениях князей и, наконец, «их милости служить». Соглашение с казацкой стороны было подписано К. Косинским и военным писарем Иваном Кречковичем, а со стороны Острожских — представителем правительства Я. Претвичем, А. Вишневецким и тремя шляхтичами. Можно считать, что некоторые пункты соглашения Острожский выдвинул про людское, точнее варшавское око. Скажем, требование не ходить на соседние земли было неприемлемо ни для казаков, ни для украинских магнатов, потому что тот же князь А. Вишневецкий с помощью казаков расширял свои владения на московском приграничье. Главная смысловая нагрузка сделки заключалась в обещании казаков не затрагивать лично Острожских и Вишневецких и при необходимости служить им. Для украинских княжеств суть казацкого вопроса заключалась в том, чтобы направить низовое общество в нужное им русло и вернуть утраченное влияние на него. Поэтому К. Острожский считал, что уже достаточно наказал своевольников и удовлетворился моральным унижением личного врага — К. Косинского. Тот должен был показаться на милость К. Острожского. Подписав соглашение, Косинский «пешо через обоз к. е. м. (князя его милости — С. Л.) придя, крестом упавши, извинился, потом и он сам и Сотники, Асаулы а также и чернь вся... присягу к. е. м. оказали на вечный покой».
После этого низовцы были свободно отпущены в Запорожье. Однако, как становится понятно со следующего хода событий, они не признали свою капитуляцию. Не был снят с гетманства и К. Косинский. Этот факт вызывает особый интерес, потому что казачество не любило вождей, проигрывающих битвы. Правительство гетмана в то время в целом было очень неуверенным, и его голова и старшие то и дело менялись в зависимости от капризных настроений казачества. Поэтому оставление Косинского на гетмане могло означать только то, что он пользовался большим авторитетом. Источники этого авторитета, кроме личных качеств Косинского, которых мы не знаем, следует искать в деятельности, которую он проводил в 1591-1592 гг. Вполне возможно, что казачеству импонировала именно целеустремленность и организованность действий гетмана на волости. Обязательность присяги местного населения казачеству, введение казацкого приговора, установление собственной системы налогообложения на волости — все это резко отличало времена Косинского от анархической деятельности казачества предыдущих и последующих лет.
Отойдя на Низ, казачество в течение февраля — апреля отдыхало и готовилось к новым действиям. Показательно, что оно все же не забывало свою главную обязанность относительно Украины — сторожевой службе против татар — и ради этого дела взаимодействовало со своим вчерашним противником А. А. Вишневецким. Так, 3 марта запорожцы сообщили ему, что царь крымский, имевший до господ его Кор. М. вторгнутся, от этого замысла отказался», но мельчий татарский отряд в 8 тыс. чел. все же собирается на украинские земли. Вишневецкий воспринимал такую информацию как надлежащую, но зная казаков, чувствовал, что дело с ними еще далеко не закончено. В апреле он отказался ехать на варшавский сейм, мотивируя это слабым здоровьем, а также «для спасения бедной Украины от своевольных и злых людей казаков». Он просил у Я. Замойского денег на строительство замков в Корсуне и Чигирине и на «выведение людей в несколько сот войск против» казаков.
До Вишневецкого доходили слухи о серьезности намерений Косинского: «До грунта все пограничья Й. К. М. хотел вывернуть и нас всех вытянуть, и со своим войском на то поклялся было, чтобы с войсками турецкими и татарскими панства коронные опустошил и к овладению короной псам языческим помог. Как и сейчас царь крымский свои войска должен был с ним послать, а он ему клялся воевать господства Й. К. М. На что и Князю Великому Московскому со всем войском своим присягнул и ему подверг уже было все пограничье более чем на сто миль» и царь московский уже послал к ним сукна и деньги и даже именовал себя «царем запорожским, черкасским и низовским».
Казацкие произволы означали не только нападения на шляхетские поместья. Казацкий приговор свидетельствовал об установлении полной независимости казаков и освоенных ими территорий от правительства, местной администрации и тем более местной шляхты. Поэтому, когда А. Вишневецкий писал, что Косинский отдал Москве пограничные границы, он имел в виду реальный факт выхода Поднепровья из-под власти существующего «права посполитого». При Косинском казаки вряд ли собирались менять своего сюзерена. Если бы они хотели это сделать, то в 1591-1593 гг. им никто не смог бы помешать в этом. Однако Вишневецкий трактовал фактический выход казаков из-под юрисдикции одного монарха – польского короля, как переход под власть другого – московского царя. Средневековое мышление не допускало возможности существования больших территорий, населенных людьми, вне власти какого-нибудь хозяина-монарха. Поэтому дальновидный А. Вишневецкий смог точно определить тенденции развития казацкой идеологии и казачьего движения. И когда при Богдане Хмельницком казачество решило разорвать с польским королем, оно действительно закончило тем, что нашло себе нового властителя. Лучше всего обобщил значение реляции А. Вишневецкого по поводу вероятных планов казаков в 1593 г. М. Грушевский. Указав на преувеличение и ошибки князя, он писал: «В любом случае интересно это, что так сказать в воздухе носились мысли хотя бы о возможности со стороны казачины планов, которые несколько десятков лет позже стали перспективными и планами вполне реальными».
Уже в мае 1593 г. Оказалось, что Вишневецкий не зря опасался низовцев. Под Черкассы подошел Косинский с большим отрядом. Вишневецкий так описывал следующие события: «То неприятельское войско притянувшись сюда под Черкассы с арматой, из пушек стреляли по замку и в город и немало людей как слуг моих, так и других подданных Е. К. М. забили и ночью, как их обычай, к замку и в город с огнем штурм совершить хотели и нас всех погубить. Поэтому не хотели ждать, но сошлись с неприятелем, там же сам тот предатель Косинский убит и его войска немало, другие убежали за пороги ко второму войску». Однако, несмотря на победу, сам Вишневецкий был напуган таким развитием событий, потому что ожидал, что находящиеся за порогами несколько тысяч человек захотят отомстить ему. Поэтому он требовал выдачи королевского универсала к украинской шляхте для организации отпора казачеству и просил помощи жолнирами.
О событиях в Черкассах мы имеем другие показания, отличные от сообщения А. Вишневецкого. Три польских летописца единогласно твердили (возможно, пользуясь одним источником или даже переписывая друг у друга), что Косинский был убит людьми Вишневецкого, когда, не надеясь на подступ, тот въехал в город и остановился в придорожной корчме. С ним погибло сорок человек его окружения. Вполне возможно, что Косинский, которому черкасцы присягали еще в 1591 г., продолжал считать город своей территорией, оставив Вишневецкому только замок. И потому он вел себя там уверенно и неосторожно, за что и поплатился жизнью. А Вишневецкий раздул эту потасовку до масштабов битвы за Черкассы.
За следующие три месяца у нас нет ни одного документа о деятельности казачества. Однако те несколько тысяч человек, которые сосредотачивались на Запорожье, занимаясь привычными летними промыслами, не забывали и о Вишневецком. Черкассы и Канев были слишком важными стратегическими пунктами для казаков, чтобы уступить их навсегда. Неизвестно, как шла борьба между этими противниками — или путем постоянного террора казаков против людей Вишневецкого, или путем большого похода запорожцев на Черкассы. Однако в конце концов князь был вынужден не только пойти на переговоры, но и заключить в августе 1593 г. соглашение с казаками, означавшее его фактическую капитуляцию. Условия августовского соглашения были следующие: казаки имеют право свободно приходить за пороги и уходить оттуда; те из них, кто находится на волости, выбирают старшего и судятся по собственному приговору; родственники погибших в майской схватке казаков-шляхтичей Косинского, Шалевского и Снятовского имеют право судиться с Вишневецким в обычном судебном порядке; князь должен вернуть Войску Запорожскому отобранное у него имущество - муку, лодки и коней; люди Вишневецкого не имеют права изымать имущество умерших казаков; запорожцы могут вернуть себе все личные вещи, которые найдут в Каневском и Черкасском староствах. Интересно, что со стороны казачества указано только единственное обязательство — простить всех казаков, которые во время конфликта выступали вместе с Вишневецким, и разрешить им свободный проход за пороги. Вскоре после подписания соглашения князь А. Вишневецкий, много сделавший для колонизации Поднепровья, умер, возможно, не выдержав нервного напряжения от общения со своевольниками.
Августовское соглашение Вишневецкого с низовцами полностью противоречило как соглашению Острожского с казаками, так и строгим постановлениям майского сейма РП 1593 г. Сейм, в частности, постановил считать казаков, собиравшихся «в кучу» на волости, бунтовщиками и расправляться с ними без суда. Как видим, Вишневецкий, который должен первым выполнять это постановление, не только соглашался легализовать казацкие кучи, но и придавал им судебный иммунитет. Пункт по Косинскому тоже противоречил сеймовой конституции, по которой Вишневецкий мог не нести ответственности за его убийство. Киевский епископ Иосиф Верещинский, который сообщил Я. Замойскому об этих событиях и соглашениях, считал уступки Вишневецкого казакам правильными, потому что наступали трудные времена, и казаки требовались стране для обороны от татар. Итак, в августе 1593 г. казачество восстановило свое фактическое господство на территориях Черкасского и Каневского староств, через которые осуществлялась его связь со всей Украиной. Дальше вполне логичным должно быть продвижение казачества вдоль Днепра вверх для овладения всей днепровской артерией — вплоть до Киева и Полесья. К осуществлению этого низовцы были подтолкнуты и событиями в Киеве.
После соглашения с Вишневецким запорожцы послали в Киев как столицу воеводства двух своих послов. Они должны были взять в городском суде возного (судебного чиновника) для расследования обид от Вишневецкого. Однако замковое правительство, несмотря на официальное положение посланников Войска Запорожского, арестовало их и подвергло пыткам. Один из посланцев при этом скончался. Затем те же должностные лица ограбили имущество у других казаков, находившихся в Киеве. Запорожцы, конечно, «были этим оскорблены» и всем войском с пушками выбрались в Киев восстанавливать справедливость. К городу низовцы подошли где-то в середине сентября. 22 сентября Я. Острожский писал: «Что касается сведения о казаках низовых... сейчас посмерти покойника п. старосты черкасского присягу свою сломали, двинулись снова на Киев, Киев несколько дней назад облегли», В городе как раз собралась на судебные речки местная шляхта, и от нее для переговоров с казаками была выслана делегация в состав И. Верещинского и князя Кирика Ружинского. У устья реки Лыбидь они встретили казаков и уговорили их устроить дело миром. Однако низовцы, которых Верещинский насчитал до четырех тысяч, не захотели выслать в город своих послов, и двинулись туда всем войском. Местная шляхта за последние годы была настолько запугана казаками, что даже не предприняла попытки организовать оборону и разбежалась, «не желая пить пива с правительством Замковым, которого наварили». Мещане, опасаясь погромов, укрылись на Замковой горе. Только тогда начались трудные переговоры. В результате замковое правительство согласилось выплатить в качестве компенсации за притеснения казаков 12 тысяч злотых, правда из кармана киевских мещан. Получив сатисфакцию, казаки мирно, «без стрельбы и без разлития крови с обеих сторон выехали из Киева... никакого вреда в людях не причиняя». Верещинский, размышляя об этом событии, осуждал неосторожные действия властей по поводу казачества. Воинственный епископ, который сам фактически занимался казакованием на украинском пограничьи, постоянно подчеркивал необходимость казаков для страны, неоднократно организовывал совместно с ними оборону своих поместий и в своих планах борьбы с татарами уделял им первостепенную роль.
Описывая события 1591 - 1593 гг., мы рассматривали преимущественно взаимоотношения казачества с правящим классом РП, потому что их конфликт составлял канву развития событий. Однако социальные контакты казачества были, конечно, гораздо шире. Сказанное касается, прежде всего, украинского крестьянства. Казацкие произволы провоцировали крестьянское движение и наоборот. Так, в ходе рассматриваемых событий резко возросло количество побегов-переселений крестьян. В определенной степени это свидетельствуют материалы актовых книг гродских судов. Однако специфика этих документов заставляет относиться к ним осторожно. Дело в том, что в городские книги заносились преимущественно дела, которые касались взаимоотношений между юридическими лицами — в данном случае шляхтичами-землевладельцами. То есть, если беглец был найден в имении другого господина и тот добровольно не возвращал его обратно, то только тогда бегство фиксировалось в судебной книге. Итак, материалы судебных книг дают нам информацию только об определенном проценте крестьянских побегов. Очевидно, что этот процент был величиной примерно устоявшейся, хотя в некоторых случаях, скажем, при господстве казачества на определенных территориях, когда деятельность права там фактически прекращалась, возможности фиксаций крестьянских побегов резко уменьшались. Поэтому документальные свидетельства о количестве крестьянских побегов следует рассматривать как демонстрацию тенденций крестьянского движения.
Учитывая эти предварительные замечания, проследим динамику количества документов о крестьянских побегах по луцким гродским книгам за 1590-1593 гг. Этот комплекс материалов является одним из наиболее полных среди актовых книг Украины конца XVI в. Он охватывал центральные районы Волыни, откуда происходила основная масса переселенцев. За первое полугодие 1590 г. имеем 5 таких документов, за второе — 25. К сожалению, 1591, очень важный для нас год, является единственным в конце XVI в., за который актовые книги сохранились не полностью. В общей сложности за пять разрозненных месяцев этого года, которые отражены в гродских книгах, насчитывается 33 документа о бегстве. В первой половине 1592 г. зафиксирован 41 документ, во второй - 75. В первой половине 1593 г. - 69, во второй - 142. За 1590 г. имеем 30 документов о побеге, за далеко неполный 1591 г. - 32, за 15 г. – 116, за 1593 г. – 211. Рост количества судебных дел, связанных с бегством крестьян, с 1590 по 1593 г. в семь раз можно считать прямым следствием казацкого движения. Повторяем, что зафиксированы только упоминания о тех неудачниках, (отдельных крестьян, семьях крестьян, или целых группах беглых семей), которые были найдены своими господами в имениях других землевладельцев. Очевидно, количество прорвавшихся на свободные земли на Поднепровье или осевших на слободах у новых господ было значительно больше. Иначе потерялся бы смысл в многочисленных попытках этих побегов-переселений. Крестьянство, безусловно, имело четкую информацию о реальности удачных переселений, и отважиться на столь трудный шаг с семьями и имуществом можно было только с большим шансом на осуществление своих замыслов.
Значительное количество крестьян, прежде всего одиноких молодых мужчин, пополняло ряды казачества, что способствовало сближению казацкого и крестьянского движений. Уже в 1591 г. под рукой у Косинского было немало беглых крестьян. К. Острожский в сентябре 1591 г. обращался к сенаторам, «жалуясь с плачем на люди своевольные бездельники безвкусные выволанцы и на собственные побеги предатели подданные мои и подданные некоторых братьев наших, которые называются иногда казаками низовыми, а порой жолнирами К. Е. М. запорожскими». В дальнейшем, разумеется, количество крестьян в казачьих рядах постоянно увеличивалось. И потому не случайно один из пунктов соглашения казаков с Острожским и под Пяткой касался выдачи казаками беглых подданных. Это же свидетельствовало, что в то время понятия «низовой казак» и «беглец-крестьянин» четко различались между собой. Несомненно, что под казаками понимали не вчерашних беглецов, а свободных людей. Скажем, А. Вишневецкий соглашался на посредничество в переговорах под Пяткой из жалости «на людей украинских староств своих», которые, судя по контексту, не считались чьими-то подданными.
Вызванная казацким движением социальная нестабильность была на руку не только крестьянству, но, как ни странно, и крупным украинским землевладельцам, прежде всего, тем же князьям Острожским. Ведь при этом наблюдалась тенденция к переселению крестьян из шляхетских поместий во владения магнатерии или королевщин, которые находились в руках тех же магнатов. То есть, чем больше было побегов, тем больше крестьян оказывалось в имениях магнатов. Так, во второй половине 1593 г. было задокументировано 142 крестьянских побега, из них в 40 случаях крестьяне осели в имениях К. Острожского. Вернул же магнат крестьян только 7 шляхтичам. Итак, князь получил немалую материальную прибыль. Не вызывает сомнений, что осторожное поведение К. Острожского в отношении казачества было вызвано и тем, что он сам ловил рыбку в мутной воде социального беспокойства и должен считаться с беглыми крестьянами в своих имениях. Чтобы серьезно бороться против казацких произволов, тем же Острожским и Вишневецким следовало бы проводить репрессии и в отношении собственных подданных. Решиться на подобные мероприятия было нелегко.
Актовые книги зафиксировали и немало побегов от своих хозяев слуг — мелких шляхтичей, которых пытались обратить в подданных. К примеру, «вольный шляхтич убогий» А. Заболоцкий семь лет служил у князя Чарторыйского. Однако князь не только не заплатил ему денег за все годы, но пытался еще и закрепочить его. Когда же он покинул Чарторыйского, князь объявил его «побегом», как простого крестьянина. Очевидно, что социальная несправедливость в этой категории населения заставляла определенную часть слуг искать убежище в близком к ним по социальному происхождению казачеству.
В такой обстановке анархии шляхта часто пыталась использовать казаков для своих нужд. Так, в мае 1593 г. Н. Гулевич выпросил у Косинского сотню казаков Дашко для расправы со своим дядей В. Гулевичем. Он знал у кого просить людей, ведь намеченная жертва Василий Гулевич был владимирским войским и под Пяткой воевал против Косинского, а затем подписал договор с казаками со стороны Острожского.
Весьма сложными при Косинском были взаимоотношения казаков с мещанами. Полное единство с казачеством имели давние ячейки казачества — Черкассы, Канев, Белая Церковь и Брацлав. Первые три города принесли присягу казачеству в 1591 г. Жители Белой Церкви еще с 1590 г. бунтовали против властей, а именно против постоя войска. Они были и наиболее известными соратниками казачества в 1591— 1593 гг. 6 июня 1593 г. по просьбе белоцерковского старосты Я. Острожского король Сигизмунд III выдал универсал к жителям города с перечнем всех их проступков. В нем указывалось, что мещане «вместо оказания помощи против таких насилий, соединившись с людьми свазильными, товарищество и присягу им отдав, города и замки Янушполе, Пяток, Чуднов, Поломно, Сапогив и деревни все к замкам принадлежали из теми людьми своевольными наехав содрали, разорили... и вещи все подвижные, руштунки военные, лошади, стада коров побрали и в дома свои в Белую Церковь снесли и на довольство свое обратили», а также не отдавали должной повинности Я. Острожскому. Поэтому дело белоцерковцев должны рассматривать королевские комиссары. Неизвестно, доехали ли комиссары в город или нет, но его жители и в последующие годы оставались активными сторонниками казаков.
Другим мятежным городом Украины был Брацлав – центр одноименного воеводства. Упоминания о каких-либо разрухах на Подолье известны нам с 1591 г., и в них, очевидно, были задействованы жители этого города. А с осени 1593 г. они подняли открытый бунт против местного старосты Ю. Струся, постоев коронных войск, шляхты, то есть против существующих порядков в целом. Беспредел брацлавян можно рассматривать как местный очаг казацкого движения, ибо жители этого приграничного города-крепости издавна забавлялись казакованием и были тесно связаны с низовцами. Однако, в отличие от Киевщины, где произошло разграничение сфер влияния казачества и шляхетской власти (в лице князей Острожских и Вишневецких), за Брацлав, как стратегически важный пограничный пункт, продолжалась упорная борьба польских властей. С. Жолкевский писал по этому поводу в ноябре 1593 г., что «хоть сила их малая, но упор велик... если туда ехать, должен всегда собрания великие на то, остерегаясь дерзости и произвола их. Такой их упор и своеволие, что уже ни на Бога, ни на Короля, ни на одну вещь не обращают внимания, как бы чего вреднее за собой не потянули, лучшим есть... этому предотвращать». В Брацлав также была назначена специальная комиссия, которая добралась до города весной 1594 года.
Более сложными, чем с жителями этих городов, были отношения казаков с киевлянами и переяславцами. Киев и Переяслав также попадали в сферу постоянной деятельности и влияния казачества, и там тоже была немалая прослойка казакующего населения. Однако здесь людей Косинского встречали не очень приветливо, что привело к конфликтам между мещанами и казаками в обоих городах. В общем, можно считать, что оба конфликта были спровоцированы местными властями — в Киеве замковым правительством, а в Переяславе местным подстаростой, действовавшим в интересах Острожских. Также убийство Косинского в Черкассах никто не относил на счет черкасчан. Однако в столице существовали более серьезные основания для взаимного недоверия между мещанами и низовцами: в Киеве, якобы замыкавшем собой казацкий поднепровский «низ», с конца XV в. находились таможенные службы, которые должны следить за казацкой торговлей; киевские купцы, обогащавшиеся из казацких промыслов, постоянно пытались обмануть низовцев; киевские монастыри, имевшие большие земли и средства, действовали как ростовщики по отношению к казацким промышленникам и конфликтовали с ними за приднепровские земли. То есть, в Киеве была, пусть в то время и небольшая, но влиятельная и богатая городская верхушка, которая поддерживала тесные контакты с мятежной казацкой старшиной, но ей было не по пути с казачьей голытьбой. Именно поэтому киевляне относились к официальным властям более лояльно, чем жители других городов казачьей Украины.
1593 г. заканчивался для казачества в целом благоприятно. Волынская шляхта реально восприняла захват казаками Киева в сентябре 1593 г. как угрозу своему спокойному существованию. Поэтому она дала волынскому воеводе А. Острожскому и киевскому воеводе К. Острожскому право делать все необходимое для защиты от казачества, вплоть до созыва посполитого движения. Учитывая такую ситуацию, можно сделать вывод, что нет никаких оснований утверждать о насильственном прекращении казацкого движения в 1593 г. Между тем, одной из величайших ошибок советской историографии является именно тезис о «подавлении» восстания Косинского. Спад казачьей активности на волости, действительно имевший место в конце 1593 г., объяснялся совсем другими причинами. Во-первых, казачество изменило направленность своей деятельности, переключившись на привычную борьбу против турок и татар. Во-вторых, оно обеспечило себе стратегически важные позиции на Южной Киевщине и Брацлавщине и потому, за неимением сопротивления шляхты в этих местностях, не имело необходимости вести активную социальную борьбу на волости.
Положение, сложившееся на территории Украины на конец 1593, не дало ответа на главный вопрос - кто кого - во взаимоотношениях между казачеством и господствующим классом РП. Начавшийся в 1594 г. социальный конфликт не был разрешен. Поэтому мы имеем все основания утверждать, что события 1591-1593 гг. были лишь первым этапом великого казацкого движения 1591-1596 гг. Собственно, так воспринимали описанные события и современники. Официальный историограф РП Г. Гейденштейн писал: «Был это очень важный случай, потому что Косинский первым дал начало тем разрухам казацким, которые затем под руководством Лободы и Наливайко взорвались». Другое дело, что принятый термин «восстание Косинского» имеет полное право на существование и как название этого этапа, и как дань доброй традиции персонификации исторических событий.
С. А. Лепявко (Чернігів)
Информация об оригинале с ссылками на исторические документы
