Фигура Дмитрия Ивановича Донцова на политическом горизонте Украины, оценка его влияния на формирование идеологии украинского национализма почти 100 лет является предметом острой полемики. Сторонники волевого, интегрального национализма до сих пор доказывают, что Д. Донцова «следует считать не только как «отца» или передового классического идеолога украинского национализма, но также как политического визиатора, которого время в мировом масштабе только поступает». В то же время, известный историк, редактор влиятельного украинского журнала «Современность» Т. Гунчак критически относится к его теоретическому наследию и считал, что «провозглашая волевой аспект человеческой психики, Донцов поднес к уровню добродетели иррационализм, экспансию, насилие и фанатизм». Однозначно отрицательно оценивалась философская и публицистическая деятельность Д. Донцова советскими исследователями.
Но, как известно, истина в большинстве своем находится где-то посередине между двумя противоположными точками зрения. Попробуем же без идеологической зашоренности, присущей тоталитарным мировоззрениям, подойти к этой незаурядной личности, осветить малоизвестные страницы ее жизни и творчества, взглянуть на Д. Донцова глазами его современников.
Родился Д. Донцов 17 августа 1883 г. в Мелитополе в семье состоятельного поселенца. Одиннадцатилетним парнем потерял отца, а через год – и мать. В 1902 г. поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. Уже в студенческие годы приобщился к политической деятельности. С 1903 г. входил в Украинскую студенческую общину в Петербурге, а затем — в Украинскую социал-демократическую рабочую партию (УСДРП). Донцов изучал марксистскую литературу, часто выступал на студенческом собрании. Подавляющее большинство его биографов считают, что в то время он был убежденным социал-демократом. За революционную деятельность 1905 г. Д. Донцов был арестован и перевезен в Киев, в Лукьяновскую тюрьму.
Уволившись по амнистии, он в 1905 г. возвращается в Петербург, но вскоре едет в Киев. С января 1906 г. Донцов – член подпольного Киевского комитета УСДРП. Летом 1907 г. он вновь попадает в тюрьму, где пробыл до весны 1908 г., когда он был условно освобожден на поруки и под денежный залог. 20 апреля бежит во Львов, который находился в то время в составе Австро-Венгрии. 1909 переезжает в Вену и там продолжает учебу.
На этот период приходится начало его публицистической деятельности. Донцов печатается в австро-венгерской, галицкой, московской социал-демократической периодике, пропагандируя идеи революции в Украине.
Показательно, что тогда будущий автор «Национализма» отрицательно относился к малейшему национальному уклону. Одна из главных задач украинских социал-демократов, по его мнению, заключалась в том, чтобы «освободить украинские массы от влияния националистической идеологии буржуазных групп с их теорией «сверхклассовости» украинской национальной идеи». Украинский национализм, писал Донцов, «выявляет явную тенденцию стать вождем общенациональной оппозиции, вождем, который не терпит около себя никаких конкурентов. Он уже начинает прививать рабочим массам яд своих идей. Он имеет свои «Просвиты», газеты, издательства, которые делают в массах свою работу. На наших глазах он выбивается в силу, силу нам вредную: борьба с ней в хорошо понятных интересах украинского рабочего есть для нас конечной».
С социал-демократических позиций критиковал Донцов и теорию бесклассовости украинской нации — «всеукраинства» по его терминологии. «Идеология всеукраинства враждебна самим основам пролетарского движения, — писал он, добавляя, что, — национальный момент должен занять должное ему место в нашей политической акции, чтобы… не «исключительное» и «преобладающее»… Будем уверены, что в борьбе украинской общности за национальное освобождение украинский пролетариат выступит не под синежелтой коррогвой всеукраинства, а под красным флагом революционной социал-демократии». В эти годы Донцов так видел конечную цель революционной борьбы: «Свержение абсолютизма, демократическая Россия с автономной Украиной... Мы должны везде и всюду выяснить в пролетарских украинских массах нашу твердую, принципиальную позицию в национальном вопросе, должны бороться с шовинизмом определенных слоев русской и польской общественности, также со всеукраинством и вытекающим из самой его сути попыткой затемнять классовое сознание украинского рабочего, с его враждебностью к социал-демократии, с его беспринципностью, однобокостью и шовинистической ослепленностью».
В этот период Д. Донцов был воинствующим атеистом. О его материализме красноречиво свидетельствуют хотя бы такие слова: «Церковь как католическая, так и православная, во-первых, всегда была и является заклятым врагом всякой свободы... Церковь никогда не протестовала против права частной собственности и войны, но против революции и социализма всегда; никогда против массовых мордов (издевательств — М. Г.) правительства, но против террора всегда (как, напр., митр. Шептицкий)... Везде, где поднимались руки для насилия и мордов «ближних» (разумеется, «легальных» ), вместе поднималась и рука в сутане, чтобы эти морды благословить. Не было и нет почти на свете такого насилия (разумеется, не со стороны «подданных», а «господ»), которому бы церковь не уделяла своей санкции». Он настойчиво требовал устранения преподавания религии из школьных программ.
Как видим, в начале политической карьеры Д. Донцов довольно часто выступал с позиций ортодоксального марксизма. Более того, присущая ему, безапелляционность суждений очень напоминала большевистские лозунги того времени. Подобная бескомпромиссность мировоззрения, признающая только два принципа, а именно: «Цель оправдывает средства» и «Кто не с нами, тот против нас», полностью игнорирует остальную человеческую мораль, по нашему мнению, во многом объясняет дальнейшую метаморфозу политических взглядов Донцова, которая в конце концов, привела его к тому же, похожему на большевистский тоталитаризм.
Но очевидно, мы не имели бы оснований для столь детального анализа творчества этого деятеля, если бы все было так просто. Донцова того периода его жизни никак не назовешь догматиком. Он, например, критически относился к марксистской теории о так называемых негосударственных нациях, к которым классики, как известно, относили и украинскую. Указывая на ошибочность этого тезиса, Донцов 1914 г. в статье «Энгельс, Маркс и Лассаль о «неисторических нациях», переизданный 1918 г. в Киеве отдельной брошюрой, писал: «Народам, ничем почти не проявлявшим себя в истории, и что в великой исторической драме 48-го года играли лишь негативные роли, наши авторы отрицали будущее и способности к развитию... Но... никогда не оправдано отрицание права существования за какой-то нацией однозначно на основании ее волнового политического бессилия. Этот гипноз факта, под которым были и Энгельс, и Маркс, не дал им понять, что целая т. н. «контрреволюционность» славян (особенно австрийских украинцев) была ничто иное, как протест против реакционной стороны революционно-национальных движений 48-го года (польского, мадьярского); той реакционной стороны, которая для постороннего глаза была еще не видна и которая (в виде польского и мадьярского гнета над другими национальностями) только теперь становится очевидной для всех».
Нельзя не согласиться с его резюме к этой работе: «Повторять бескритично в XX веке то, что писали и говорили Маркс и Энгельс в национальном деле в XIX веке, это значит игнорировать целую историю Восточной Европы за вторую половину XIX в.; это значит понижать себя до роли учёного попугая; это значит быть верным не духу их науки, а лишь ее букве. Особенно было бы желательно, чтобы российские доморощенные марксисты (и некоторые из наших) с большим респектом относились к великим именам основателей социализма и не надвергали их большой тени для оправдания собственного невежества во всем, что ведется вокруг одной из великих проблем нашего времени — украинской проблемы».
В это же время окончательно сформировалось отрицательное отношение Д. Донцова к России. Еще в начале своей публицистической деятельности он подчеркивал, что Россия — это «не государство для населения, но население для государства», что «основа подчинения целой внутренней политики, следовательно, также и политики против национальностей, мерилам внешней политики, несет в себе опасность для всех в России живущих национальностей, следовательно, также для украинцев».
Эти мысли он развил в брошюре "Модерное москвофильство" и реферате "Современное политическое положение нации и наши задачи", где отказался от идеи украинской автономии в рамках России и предложил украинскому революционному движению ориентацию на Запад. На страницах первой из названных работ, первоначально напечатанной в московской газете «Украинская жизнь», редактируемой С. Петлюрой, Донцов поднял вопрос о российских влияниях на развитие украинской культуры и политической мысли, подчеркивая вредность таких связей для Украины. Он остро критикует демократически-либеральное направление, утвердившееся в украинской политической жизни на основе идей М. Драгоманова. «Наша обязанность есть, — писал Донцов, — отбросить на сторону теорию аполитически-культурно-септиментального украинства и наметить ясную программу украинской политики, с опорой на анализ природы национальных движений, национальных отношений в России и свободную от таких влияний чужих концепций, которые нежелательны нам и не отвечают нашим потребностям. Когда оно не хочет, разумеется, остаться во веки русским провансальством».
Программу такой переориентации Донцов провозгласил в упомянутом реферате. Он совершенно справедливо констатировал, что Россия никогда добровольно не согласится с украинской самостоятельностью. «Оставляя даже на стороне российский империализм, – читаем в его произведении, – перспективы, которые открывает украинское движение перед Россией, наполняют паническим страхом каждого русского буржуа. Выпустить из-под контроля колоссальную территорию с несколько миллионным человечеством, восседанию которого Россия обязана своему великодержавному положению, соками которого до сих пор кормится российская промышленность и государственный бюджет, на котором находят свой хлеб десятки тысяч российских чиновников, учителей, судей и других культтрегеров, дать свободу самоопределение 30 миллионам людей, от которых исключительно зависит, останется ли Россия государством однонациональным, или превратится в федерацию наций, — на это ни один россиянин не пойдет. Примеры такого самопожертвования не знают в истории».
На основе этого заключения Донцов предлагает увязать будущее Украины с Германией и Австро-Венгрией. В частности, накануне очевидного конфликта центральных государств с Россией и ее союзниками призвал в случае поражения последних к созданию в рамках Австрийской империи «Украинского коронного края».
Таким образом, Донцов не считал возможным для Украины на том этапе истории сразу добиться самостоятельности. Решение украинской проблемы он видел в военном поражении России и вхождении Украины в состав Австро-Венгрии на основе широкой автономии. «Не буду развлекать здесь, — писал он в своем реферате, — этих форм (автономизма и сепаратизма), ибо считаю это второстепенной вещью. Тем самым оставляю на стороне и вопрос «самостийности Украины». Ведь актуален не лозунг самостийности — мечтали же когда-то наши украинцы, о самостийной Украине в воссоединении с Россией! — Актуальным, более реальным, более конкретным и скорее осуществимым является лозунг оторвания от России, сорвание всякого воссоединения с ней, «политический сепаратизм». В этом, собственно, и была идея «политической сепарации» и программа ее осуществления. Донцов предложил двухступенчатую концепцию освобождения Украины. На первом этапе должно было произойти отделение украинской территории от России с помощью Австро-Венгрии и создание автономной единицы под ее протекторатом. В составе Австро-Венгрии, считал он, украинский народ скорее смог бы подготовиться к очередному этапу — созданию политически независимого государства.
История не знает сослагательного наклонения, поэтому трудно сказать, имели ли под собой реальную основу планы Д. Донцова. На наш взгляд, конечно, нельзя было отвлечься от того неоспоримого факта, что, кроме политических, экономических и культурных связей, Украину и Россию объединила еще и традиционная славянская солидарность (?) перед иностранной интервенцией. Однако, и это тоже несомненно, основания для тяжких обвинений в адрес России в не менее традиционном имперском отношении к Украине у Донцова были. Это признавали и наиболее объективные российские политические деятели. В частности, выступая на заседании Государственной Думы в феврале 1914 г., лидер российских кадетов П. Милюков подчеркивал: «У украинцев мы постепенно отнимаем последнюю надежду на то, что их положение несколько улучшится в пределах России; теперь украинцы начинают громко говорить, как говорят Донцов и его товарищи, что любая надежда на Россию — это утопия и что остается искать спасения в сепарации... Мы видим снова зарождение сепаратистских настроений, в доказательство чего я привел вам брошюру Донцова. Я скажу вам: бойтесь его! Если вы будете продолжать вашу политику, Донцовы будут исчисляться не единицами и не десятками, а сотнями, тысячами, миллионами».
Проверять правильность этих слов суждено нам. Вследствие многих причин, среди которых одной из главных является характерность российскому политическому менталитету выразительных черт азиатской деспотии, унаследованных со времен ордынского ига, московские политики в любых условиях были просто неспособны учесть предостережения Милюкова. Чтобы уяснить окончательную необходимость отделения от Российской империи — будь то царской, советской или нынешней, «демократической», — народу Украины пришлось заплатить миллионами и миллионами жизней...
Вернемся, однако, к герою наших заметок. После провозглашения Донцовым сепаратистской программы наметился его разрыв с УСДРП. Процесс этот был довольно длительный и касался скорее программно-политических вопросов, чем мировоззренческих. Донцов продолжал иногда печататься в социал-демократической печати, но из некоторых изданий (например, киевский журнал «Колокол») его, по собственному признанию, «за шовинизм выбросили». Уже упомянутая «Украинская жизнь» отмечала, «что по пути, указанному Донцовым, украинская демократия не пойдет». По свидетельству тогдашнего председателя зарубежной группы УСДРП В. Винниченко, Донцов был исключен из этой партии. Однако, следует повториться, социалистические идеи еще долгое время налагались в его творчестве на националистические и во многом отразились на разработанной им концепции «действующего национализма», которая, по сути своей, была типичной национал-социалистической теорией.
Первая мировая война застала Д. Донцова во Львове, где занимался организацией Союза освобождения Украины (СВУ). Под эгидой последнего из числа военнопленных украинцев были сформированы две дивизии, известные под названиями сине- и серожупанников, которые должны были участвовать в военных действиях на стороне центральных государств. Первым председателем СВУ стал Д. Донцов. Кроме него, в руководство входили В. Дорошенко, М. Зализняк, А. Жук, М. Меленевский и А. Скоронис-Йолтуховский.
Сразу после создания Союз издал два обращения: «К украинскому народу в России», написанное Донцовым, и «К публичному мнению Европы», в которых обосновывалась его антироссийская направленность. В первом номере печатного органа этой организации — «Вестнику Союза освобождения Украины» — была напечатана и ее программа под названием «Наша платформа». В ней, между прочим, говорилось: «Объективная историческая конечность требует, чтобы между Западной Европой и Московщиной возникло самостоятельное Украинское государство... В понимании этой исторической конечности российские украинцы позвали к жизни центральную общенациональную организацию, которая взяла на себя репрезентацию под нынешнюю волну национально-политических и социально-экономических интересов украинского народа в России. Организацией этого является Союз освобождения Украины. В Союзе представлены все те политические направления, стоящие на положении государственной самостоятельности украинского народа, а реализацию своих национально-политических и экономических устремлений в данный момент связывают с разгромом России в войне... На случай приобщения к Австрии большей или меньшей украинско-российской территории будет Союз отстаивать за создание из всех земель, заселенных украинским народом, отдельного автономного края».
Такая отчетливая проавстрийская позиция вызвала негативную реакцию в украинских политических кругах. Н. Грушевский на заседании возглавляемого им совета Общества украинских поступовцев (ТУП) настоял на принятии резолюции, в которой выражался протест против того, что СВУ декларировала свои намерения от имени всей Украины. Да и другие партии, по свидетельству известного политического деятеля Е. Чикаленко, не сочли возможным вступать в контакт с Союзом.
После эвакуации из Львова в 1914 г. СВУ было переведено в Вену. Вскоре Донцов вышел из этой организации. Решение свое он позже мотивировал тем, что «Скоропис с Меленевским хотели обеспечить себе неделимое влияние в Союзе, установив контакт с австрийскими правительственными факторами и превратив СВУ в своеобразное австро-германское вспомогательное агентство». Его оппоненты, однако, объясняли конфликт противоположным образом: мол, Донцов «стал на службу Австрии и Германии». Думаем, что в данном случае право были обе стороны. Ведь деятельность СВУ открыто финансировалась министерством иностранных дел Австро-Венгрии, не говоря уже о немецких и австрийских военных штабах и разведках.
Вообще же достаточно оснований полагать, что Донцов по нраву был довольно тяжелым человеком. Об этом, в частности, не раз упоминали С. Петлюра, В. Липинский, В. Винниченко, П. Скоропадский и другие. Некоторые их выражения мы приведем ниже.
Выйдя из СВУ, Д. Донцов по предложению австрийского барона украинского происхождения М. Василько, возглавлявшего Украинскую парламентскую репрезентацию в Вене, переехал в конце 1914 г. в Берлин и получил должность главы Украинской информационной службы. Издавал недельный пресс-бюллетень «Корреспонденция» на немецком языке. Публиковался в германской печати.
1916 г., поссорившись с Васильком, Донцов перебрался в Берн, где возглавил Бюро национальностей России, деятельность которого финансировал В. Степанковский - руководитель Украинской канцелярии в Лозанне. В марте 1917 г. Донцов возвращается из Швейцарии во Львов. В том же году получил во Львовском университете степень доктора юридических наук. Здесь он находился до подписания Брестского мира.
Сориентировавшись наконец в ситуации в Украине, Донцов в конце марта 1918 г., после восстановления власти Центральной Рады, приезжает в Киев. Он вступает в партию хлеборобов-демократов, которая объединяла украинское богатое крестьянство и была в оппозиции к Центральной Раде, сближается с генералом П. Скоропадским, которого считал «украинским Наполеоном». О роли Донцова в гетманском перевороте лидер УСДРП В. Винниченко писал впоследствии так: «Идя за руководством помещика С. Шемета и бывшего социал-демократа Д. Донцова, эта группа (хлеборобов-демократов. — М. Г.) с… тщательным самоотверженным хамством точила и подавала нож, которым было перерезано горло украинским властям».
После гетманского переворота П. Скоропадский назначил Д. Донцова директором Украинского телеграфного агентства (УТА). Кроме того, он стал членом политической комиссии, которую возглавлял А. Шульгин, - В это время Донцов активно пропагандирует лозунги консолидации украинского сообщества вокруг государственной идеи. Например, в брошюре «Международное положение Украины и России», вышедшее в свет в 1918 году, он писал: «Должны сплотить все творческие силы края под сине-желтым флагом, - помня, что силами самой социалистической интеллигенции государства не построить. Должны быть больше государственниками, чем националистами, помня, что жид, поляк или москаль, что твердо стоит на почве украинской государственности, является ее лучшей опорой, как украинцы, мечтающие о федерации. Должны идти по пути социального компромисса, когда хотим быть бескомпромиссными относительно идеи украинской государственности».
Интересные мысли, во многом похожие на более поздние обобщения известного русского философа М. Бердяева, содержатся и в брошюре Донцова «Культура примитивизма», изданной в 1918 г. в Черкассах. В ней он справедливо критикует изъяны русского политического менталитета, присущие из-за исторических условий их развития и другим славянским народам бывшей Российской империи, подчеркивает его анти-демократичность и полную непоследовательность. «Равенство рабов перед сильным властителем и господином, — писал Донцов, — уходило за равноправие свободных граждан, и легенда о «демократической России» делала формальное опустошение среди вульгарно мыслящие массы. К тому же приобщалась новая легенда — о России — носительнице политического и общественного развития. Импульсивная игра сил в варварской, неуправляемой общественности, естественный взрыв недовольства в деспотически управляемом крае — бралось за проявление колоссальной духовной энергии, беспорядочное шамкание сломанного деспотической болезней организма — за признак его отпорности и большой жизненной силы. На Западе, с его устоявшимся порядком, каждый труд для его перестройки должен был приспособиться к железным правам общественного развития, которые диктовали даже его характер и тактику. В России эти права не обязывали дабы для социальных реформаторов, которыми там начинают быть от гимназийной скамьи. Там мечталось о внезапном скоке из царства хлыста в царство свободы, там два раза по два могло быть не так, как в «гнилом» Западе, четыре, но иногда три, но иногда зато пять и даже десять! В газардовой (азартной — М. Г.) психике славянина вообще, а украинца особенно, что не привыкла искать спасения только в собственной силе (сим занимаются «педанты» немцы), Россия представлялась еще недавно страной мечтаний, а может, и землей обетованной. Дикость и некультурность там влекли к себе дикие и некультурные элементы здесь».
Но вернемся к событиям 1918 г. Как отмечает ведущий биограф Донцова Михаил Сосновский, «ни Центральная Рада, опиравшаяся на объединение тогдашних партий, ни гетман Скоропадский, который эти партии загнал в подполье, пользуясь помощью внешне, не сумели использовать тех огромных возможностей, которые были в Украине после взрыва революции 1917». Он считает, что именно разочарование в потенциальных возможностях украинской партийно-политической жизни и привело к будущей эволюции взглядов Донцова и разработке им теории «действующего национализма», тезиса «о ведущем слое» и «инициативном меньшинстве», к отвержению любых демократических устоев.
Заметим, что пребывание Донцова в должности директора УТА не всегда удовлетворяло его патронов. В частности, сам П. Скоропадский так оценивал своего шефа информбюро: «Во времена Гетманства я назначил его (Донцова) начальником Украинского прессбюро, но он не показал себя хорошим организатором этого очень важного дела; всё жаловался на всех, а сам сотворить ничего не сумел. Позже в работе я также заметил, что духовное лицо этого человека совсем не было таким, какое он пытался показывать при первом знакомстве. Его отношение к людям и фактам было чисто революционным, опрометчивым, и за его националистическим фразерством скрывалась часто простая демагогия. Однако до самого конца, собственно, за его национализм, я защищал его от его непосредственного начальства. На другой день после падения Гетманства Донцов опубликовал статью, полную наиболее резких и несправедливых против меня выпадов, но я, узнав его, не был этим ни огорчен, ни удивлен».
После свержения гетманщины и установления режима Директории Донцов некоторое время скрывался в Киеве, а 13 января 1919 г. с помощью полковника Е. Коновальца убегает в Вену. Отсюда он переехал в Берн, где исполнял обязанности руководителя пресс-информационного отдела Украинской миссии в Швейцарии. После ликвидации украинских дипломатических миссий в 1921 г. Донцов возвращается в Вену, где в том же году издает книгу «Основания нашей политики».
В ней он пытался обосновать тезис об извечной враждебности России всему миру, а также начертить перспективы внутренней и внешней политики, которая, по его мнению, могла бы привести в будущем Украину к самостоятельности. Донцов утверждал, на наш взгляд, справедливо, что большевизм — явление чисто русское, и потому его внутренняя и внешняя политика является продолжением традиционной российской имперской политики. Отсюда стремление большевистского правительства «уничтожить смертельные и для царизма, и для российской революции основы европейской демократии... Аморфная российская масса может быть ведена только абсолютизмом... Самодеятельная европейская общественность только самоакцией».
Главными постулатами, которыми, по Донцовну, должна была руководствоваться Украина, были: «В внутренней политике — взращивание всех принципов западной культуры, спасающих Европу (и нас) от московского нашествия, в политике внешней — полная сепарация от России».
Справедливо отмечая, что политика каждого народа должна руководствоваться прежде всего национальным интересом («национальным эгоизмом»), Д. Донцов сделал из этого достаточно алогичный, на наш взгляд, вывод: единственной силой, на которую украинский народ может рассчитывать в своей внешней политике, есть «империализм европейских государств, поскольку его направление покрывается (совпадает — М. Г.) с направлением нашей политики». Он призвал искать согласия и понимания с теми государствами, «интересы которых противоречат в данную минуту интересам России, несмотря на то, могут ли другие государства, на которые можно числить, быть «империалистическими» или «реакционными». При этом автор абстрагировался как от предыдущего горького опыта прогерманских и проавстрийских течений, так и от вполне возможного (а как подтвердили события второй мировой войны, неоспоримого) факта простого поглощения этими государствами Украины и очередного превращения ее в колонию.
Таким образом, наряду со справедливой идеей создания на территории Российской империи независимых национальных государств пропагандировались совершенно неприемлемые и вредные, по нашему убеждению, для украинского народа методы осуществления этой цели. Основа же, согласно которой «ни одна нация не освобождалась только собственными силами», вообще ненаучная. Опираясь на нее, Донцов призывает к созданию антироссийского блока в составе Польши, Румынии и Венгрии, которые должны фактически разделить между собой Украину, а украинский народ во имя этой политики должен согласиться на «соответствующие, наконец, временные и почти конечные жертвы», «потеря нескольких провинций»
Присущие творчеству Донцова непримиримые противоречия между прогрессивным и реакционным проявились в этом труде особенно наглядно. Нельзя, например, не согласиться с его мыслями о необходимости «вестернизации» украинской жизни, главным принципом которой должна стать в «области политики... идея демократии, так как это слово понимают на Западе... Под демократией понимаем здесь… экономическую и политическую самодеятельность, с опорой на свободу единицы». Или с его тезисом о том, что «каждая диктатура», как каждая негация (отрицание - М. Г.) демократии — убийственна для развития нации». Но поскольку эти лозунги отнюдь не согласовывались с методами, с помощью которых должны воплощаться в жизнь, они смахивают на обычную демагогию, тем более, что в своих последующих трудах Донцов откровенно провозглашал себя антидемократом.
В тот же 1921 г. Донцов получил приглашение Е. Коновальца, который стал главой Украинской военной организации (УВО), редактировать во Львове журнал, который должен стать рупором нового течения в украинской политической жизни.
Мы пытались объективно рассказать о светлых и теневых сторонах творчества и политической деятельности Донцова предреволюционной и революционной эпохи. Думается, читатель сделал для себя уже определенные выводы. Что касается чисто человеческих свойств героя нашего очерка, то они были охарактеризованы довольно бегло. Поэтому, очевидно, есть смысл привести здесь мысли по этому поводу одного из ведущих деятелей украинского государства В. Липинского, который знал Донцова еще со времен его первой эмиграции. Однако прежде чем сделать это, обратим внимание на объективность, что Липинский небезосновательно обвинял Донцова в присвоении и вульгаризации своих идей и относился к нему откровенно враждебно.
В предисловии к известному произведению «Письма к братьям-хлеборобам. Об идее и организации украинского монархизма» он так изображает извилистый жизненный путь Д. Донцова: «Родился в той части Украины, которую московские колонисты прозвали Новороссией. Сын одного из них изменяет хозяйственным и состоятельным родителям, став социальным против них революционером. Затем изменяет московским революционерам и становится украинским эсдеком. Приняв среди эсдеков на свой счет название «заржавевшего гвоздя», данное его партийным товарищем Винниченко типу наглого фразера, предает эсдеков. Переехав неизвестно по каким причинам в Австрию, становится с 1913 г. кричащим самостийником... Сделав таким образом из украинского самостийниства дело своей собственной литературной карьеры и пропагандируя его с врожденной наглостью, он останавливает развитие этой идеи среди лучшей части социалистической интеллигенции, которая имела причины относиться с обидой ко всему, что от хорошо ей известного Митьки получалось. Когда в начале войны возникла дисциплинированная и активная самостийницкая организация «Союз освобождения Украины» — он предает ее, отрекается от самостийництва, переходит на службу к Васильку и пропагандирует присоединение Украины к Австрии. Дальше предает Василька, а впоследствии и Австрию, которую поругал последними словами, когда она упала. Используя революционную метель, вкручивается между гетманцев, получает назначение к начальнику прессового бюро... В конце концов изменяет самым подлым образом Гетмана, написав пасквиль, за который удостаивается высокой должности в швейцарской миссии Директории. Но считает, что его «гениальность» не оценена как следует, потому где может своим интеллигентским собратьям подставлять ногу. Когда фонды уэнеровщины (УНР. — М. Г.), одидыченные (унаследованные. — М. Г.) по Гетманству, уже в г. 1921 были на исчерпывании, пишет книгу об «основаниях украинской политики». В ней ругает с одной стороны Директорию, а с другой — Гетмана и пропагандирует... ориентацию на Польшу. Получает, разумеется, польскую визу и уезжает в Галицию. Там вступает в партию «загравистов», но из нее сейчас же, на другой день, как и из всех партий, по которым он в украинстве кочевал, с помощью своих партайманов «выступает». Оказывается за эти все свои заслуги в должности редактора «самого уважаемого украинского журнала», который должен создать «устойчивое и ясное» (!) украинское мнение политическое. Теперь завещает, что его любовь к Польше столько же стоит, что и любовь Кавура к Франции. В конце концов, и без этого можно быть уверенным, что и свою польскую союзницу он предаст...»
Конечно, эта характеристика не совсем объективна, что объясняется неприязненными личными отношениями Д. Донцова и В. Липинского. Но она позволяет увидеть, как оценивались постоянные «переориентации» Донцова его современниками — пусть в несколько эмоциональной и слишком острой форме.
Следовательно, позади революция и гражданская война. Донцов начинает издавать во Львове журнал Литературно-Научный Вестник (ЛНВ).
Вступая в третье десятилетие XX века, Украина оказалась в очень сложной ситуации. Галичина была в составе Польши, в которой режим Пилсудского проводил жестокую репрессивную политику по отношению к украинскому этническому меньшинству. Значительные украинские территории отошли к Румынии и Чехословакии. Украинская государственность во всем известном виде сохранилась только в форме УССР.
Нелегкий кризис переживала и государственная идея. Ее демократическая модель была скомпрометирована непоследовательной, в значительной степени разрушительной политикой Центральной Рады, а монархическая такими же действиями гетманского правительства. Необходимо найти новые импульсы для реанимации воли украинского народа к суверенности. Эти импульсы должны были родиться в условиях, когда в европейской политической мысли все большее распространение приобретали идеи тоталитаризма, которые олицетворялись прежде всего в русском большевизме, итальянском фашизме и германском национал-социализме. Успехи этих движений в своих странах давали повод надеяться, что включение их основных постулатов в стратегическую концепцию любой национальной идеи будет иметь положительные последствия. Ставку на это сделал и Д. Донцов.
Как отмечает уже упоминавшийся М. Сосновский, главным в публицистической деятельности Донцова этого периода было распространение фашистской идеологии, переударение значения волевого элемента в общественной, политической и государственной жизни; небрежение (пренебрежение) разума и пропаганда иррационализма, безнравственности, апофеоз насилия, бесчеловечности; отрицание роли народа («антидемократизм») и пропаганда идеи «инициативного меньшинства» и переударение роли единиц-героев в жизни народа.
Профессор Колумбийского университета (США) А. Мотыль отметил, что «в конце 1922 и начале 1923 годов Донцов открыто выражал свое увлечение фашистами и большевиками. Первое свидетельство имеем в ноябрьском номере «Вестника», где Донцов употребляет цитату из «Катехизиса фашистов» во вступлении в статью о «сменовиховицене». В январе 1923 г. появилась большая статья, в которой фашизм сравнивался с большевизмом и анализировались причины их успеха. В этих движениях Донцов нашел четыре общих черты. Они оба были «против-демократическими», «народными», «бескомпромиссными» и осуществлялись под руководством «инициативных меньшинств». Именно на этих началах он и разрабатывал идеологическую систему, которая должна стать мировоззрением украинского народа в его борьбе за обретение независимости. Учитывая местонахождение Донцова и расположение штаб-квартиры УВО влияние новой теории было самым крупным в молодежной среде Галиции.
В 1923 под эгидой УВО во Львове создаются Молодежные формирования «Группа украинской националистической молодежи» и «Организация высших классов украинских гимназий», к руководству которых принадлежали будущие ведущие деятели ОУН Р. Шухевич, С. Бандера, Б. Пидгайный, С. Ленкавский и др. 1926 они объединились в «Союз украинской националистической молодежи». Под влиянием донцовских идей находилась и создана в 1925 г. в Праге Легия украинских националистов. Одним из главных средств идеологического воспитания в этих организациях было, по свидетельству Ленкавского, «чтение «ЛНВ» и писаний Донцова».
Квинтэссенцией этих писаний стал известный труд «Национализм» (впервые вышедший в свет 1926 г.), в котором было сформулировано шесть оснований «действующего национализма». Мы будем цитировать это произведение по англо-канадскому изданию 1966 г., которое, кстати, Донцов исправил с учетом того, что фашистские идеи уже не пользовались популярностью. Однако, по нашему мнению, и в исправленном варианте позиция автора очерчена достаточно определенно.
«В этой книге, — писал Донцов в предисловии, — хочу установить понятие украинского национализма, так как я его понимаю... Если бы мы хотели несколькими словами высказать целую разницу между национализмом и народничеством (этим термином Донцов определял направления украинской политической мысли, что не отвечали его постулатам — М. Г.), то мы бы нашли ее в двух диаметрально противоположных мироощущениях: мир, где царит воля, и мир, где царит интеллект. Два темперамента: чин — и созерцание, интуиция — и логика, агрессия — и пассивность, догматизм — и релятивизм, вера — и знание». Неудачи своих оппонентов в строительстве Украинского государства он видел в том, что для них «человеческие поступки руководствовались не чувствами, а понятиями. Разум, как мотив, был конечной предпосылкой всякой акции..., для них человек не то считал хорошим, чего хотел, только то хотел, что считал хорошим».
Автор «Национализма» призвал раз и навсегда отказаться от осмысленного мировосприятия. Вместо этого господствующее место в нем должна была занять зоологическая воля к жизни.
Выявление воли, писал он далее, «это ничто иное как наслаждение разрастания, выступления вне собственных границ», ибо «экспансия — не только самоутверждение собственной воли к жизни, но и отрицание ее в других».
Отсюда выводились два первых основания донцовского национализма: «укрепление воли к жизни, к власти, к экспансии» и «стремление к борьбе за сознание ее конечности».
Понимая, вероятно, что нормального человека трудно заставить испытывать к другому «собачьей ненависти к коту», Донцов намечает следующее требование волевого национализма — романтизм и догматизм в восприятии предлагаемой идеологии. Первый должен «питаться легендой «последнего боя», отрицанием того, что есть, и увлекательной картиной катастрофы, что принесет новое». Второй – «появится в сопровождении категорического приказа, безоглядного послушания». Объединяя эти понятия, Донцов отмечает далее: «Иллюзионизм является синтезом обоих: цен противопоставляет «смысловому» — иррациональному, сверхсмысловому, конкретному; — невидимое и неведомое, и это «теологическое» в нем противопоставляет доказательствам — голую афирмацию (заверение), и это «догматическое» в нем. И первенец (первооснова.— М. Г.) чувственный иллюзионизм» (он не дискутирует), и его первенец интеллектуальный (что хочет осуществить идею несуществующую и принципиально противоположную конкретной) — мотивируют его воинственность, антипацифизм».
Среди главных требований, выдвигаемых «действующим национализмом» к своим последователям, Донцов называет также фанатизм и безнравственность. По его мнению, национальная идея должна быть «аморальной», то есть не руководствующейся принципами общечеловеческих ценностей. Осуществлять же безнравственную политику должен фанатик, «узнает свою правду за объявленную, всеобщую, которая должна быть принята другими. Отсюда его злость и нетерпимость к другим взглядам.
Твердая вера в лозунги, что он провозгласит как безусловную и обязательную для всех правду, любовь к идее, которую он хочет осуществить, безмерная ненависть ко всему, что препятствует их осуществлению, – вот та сумма переживаний, которая окутывает всякого правдивого революционера, фанатика — с конечности и по натуре защищенных им мыслей... Чувственные идеи «фанатиков» не знают толерации, потому что спор о догматах веры решается не полюбовным судом, а только ордалиями».
Пятое — «синтетическое» — требование провозглашенной доктрины заключается в подъеме империализма к уровню государственной политики, поскольку история, по Донцову, является «гоном амбициозных людей к господству и овладению землей и ее низшими расами». «Империализм, – заявляет он, – это не только вымогательство, но и одновременно исполнение общественных дел, в общественных интересах нациями, призванными и управляемыми к тому. Есть высшие и менее стоящие народы, умеющие править другими (и собой), и народы, этого не умеющие... Право сильных рас организовать людей и народы для укрепления существующей культуры и цивилизации».
Вышеупомянутое право Донцов предлагает осуществлять путем «творческого насилия инициативного меньшинства», которое должно подчинить себе собственный народ и принудить его к агрессии против других. Это шестое требование, на котором построил свою теорию автор «Национализма». Он отмечает, что «это средство (насилие) не есть из тех, что могут быть, а могут и не быть. Агрессия, из-за которой новая идея приходит к жизни, не припадковая, она имманентна каждой «теологической», религиозной или национальной идее». Недвусмысленно отвечает Донцов и на вопрос, кто должен претворять эту идею в жизнь: «Провансальцы, демократы и другие народолюбители отвечали — всегда народ! Мы отвечаем — никогда народ!.. Никогда пассивная толпа, только активное меньшинство является общественно-творческой силой, будь то «варяги», или конкистадоры, или определенный класс, представляющий нацию, или нация, представляющая их «союз», или кучка «подстрекателей» — везде меньшинство... Творческое насилие — как «что», инициативное меньшинство — как «кто», вот основание всякого общественного процесса, способ, которым побеждает новая идея».
Подводя итог сказанному им в своем основном произведении, Донцов отмечает: «Должны перевести основную переоценку ценностей. «Фанатизм», «инстинктивные чувства», «эмоциональность» вместо «умственности», дух «национальной нетерпимости» — все, что оплевывали у нас, должно реабилитировать свежее и молодое украинство». И, следует признать, эти лозунги, представленные во флере борьбы за действительно святую цель — освобождение родины, притягивали к себе галицкую молодежь, которая в условиях тоталитарного польского господства находилась в дискриминационном положении и вынуждена была бороться за свои национальные и общечеловеческие права насильственными методами. К тому же, как мы уже замечали, в это время господствующими в мире были тоталитарные идеологии: с одной стороны, социалистическая, в сталинском понимании этого понятия, а с другой — фашистская и национал-социалистическая, апологетом которой и выступил Донцов.
Тоталитаризм правил политический балл в Европе. И Донцов фактически попытался в своей книге подчинить его догматам украинское национальное движение. Как отмечал один из ведущих деятелей ОУН Лев Ребет, в этот период на оккупированных Польшей украинских землях молодежь искала непосредственных аргументов для своего поступления. Оттуда (из писаний Донцова — М. Г.) черпала она нужное в политической работе знания, и в этом подходе она была подобна средневековым алхимикам, которые вместо систематически усваиваем законы природы, пытались найти сразу тайну творения золота». И многие из них чистосердечно считали, что эту «тайну» им открыл именно Донцов.
Конечно, не было ничего более удаленного от истины, чем такое убеждение. Тот же М. Сосновский справедливо подчеркивает, что Донцов «не дал завершенной или сплошной идеологии украинского национализма, потому что не развил «положительную часть», то есть того, что он очертил как «украинская идея». Этот недостаток подчеркивают даже те, кто оценивает «национализм» в основном положительно». «Мегаломанским пустомельством» назвал это произведение В. Лииинский, по случаю — в традиционном для своих неприязненных с Донцовым взаимоотношений — отметив, что его автор вносит элемент анархического эгоцентризма во все, к чему прикоснется его рука. Другой известный теоретик Ю. Липа утверждал, что национализм Донцова «очень подобен в своей концепции марксизму (главный двигатель — ненависть и руина внутри расы)».
Резонно, как нам кажется, объяснил феномен успеха «Национализма» в молодежной среде С. Ленкавский. Задача Донцова и его патронов, пытавшихся возглавить движение сопротивления иностранному господству на Галичине, заключалось, по его выражению, в овладении течениями, «что нуртуют в душах поколения, которое ищет новых путей. Донцов пытался те психические процессы, которые взрываются стихийно как негация существующей действительности, скрепить и дать им теоретическое обоснование и на их основе превратить душу нового украинца. Почва, на которой выросла эта идеология, насквозь психологическая». На волне такой "негации" и была создана ОУН.
Сразу отметим, что в данной публикации мы не будем прибегать к анализу деятельности Организации украинских националистов. Было в ней всякого, и Лев Ребет был прав, когда назвал свой (цитируемый выше) труд «Света и тени ОУН». Но это тема отдельного разговора. А тут, я думаю, стоит остановиться лишь на отдельных моментах идеологической программы этой организации, к которой имел непосредственное отношение герой нашего очерка.
ОУН была создана на I конгрессе украинских националистов, который проходил в Вене с 28 января по 3 февраля 1929 г., ее основателями стали УВО, Легия украинских националистов (Чехо-Словакия) и Союз украинской националистической молодежи (Львов). Руководителем ОУН был избран глава УВО Евгений Коновалец. В провод ОУН вошли М. Сциборский, В. Марганец, Л. Андриевский, М. Капустянский и другие. Формально не относясь к организации, ведущим оуновским идеологом стал Донцов.
При этом следует иметь в виду, что хотя теоретически донцовский «интегральный национализм» базировался на классических доктринах фашизма, его материальное воплощение — Организация украинских националистов скорее напоминало аналогичные формирования, существовавшие в некоторых странах Восточной Европы. Известный украинский политолог И. Лысяк-Рудницкий отмечал по этому поводу: «Ближайших родственников украинского (интегрального) национализма следует искать не столько в немецком нацизме, ни в итальянском фашизме — продуктах индустриальных и урбанизированных гражданств, как скорее среди партий этого типа у аграрных экономически отсталых народов Восточной Европы: хорватские усташи, румынская Железная гвардия, словацкие глинковцы, польский ОНР (Oboz narodowo-radykalny – М.Г.) …др.» Наиболее близки к оуновцам и по мировоззренческим и целевым установлениями, и по методам борьбы, и по внешнеполитической ориентации были хорватские и словацкие интегральные националисты, которые так же действовали в условиях отсутствия национальных государств и связывали свои надежды с большими успехами гитлеровской Германии. Даже самые главные террористические акции ОУН и усташей почти совпадали во времени: первая 15 июня 1934 г. совершила убийство министра внутренних дел Польши Б. Перацкого, вторые — 9 октября того же года покушались на югославского короля Александра и министра иностранных дел Франции Л. Варту.
Но это будет со временем, а на рубеже 20—30-х годов ОУН только начинала свою деятельность. Интегральный национализм Донцова стал для нее и политическим указателем, и руководством для повседневной работы.
«Несомненно, — писала о том периоде оуновская активистка Дария Ребет, — самые знаменательные черты времени сказываются, так скажу, «вредом Донцова», который так и вошел в сознание современников как «духовный отец украинского национализма». В условном понимании это и соответствует действительности... Все элементы донцовского волюнтаристического идеализма и волюнтаристического национализма, как: волевая жизненная динамика, воля власти, романтизм, иррационализм, догматизм, иллюзионизм, фанатизм и безнравственность, творческое насилие и распорядительная сила инициативного меньшинства — все это вошло более или менее глубоко в природу националистического движения или даже точнее - в систему ОУН и ее организационного роста, если говорить о галицкой действительности 30-х годов».
В это время на страницах «ЛНВ», а с 1933 года – «Вестника», в брошюрах «Книгосборные Вестника» Донцов апологетизирует фашистских лидеров Европы – Гитлера (в донцовском переводе на украинский язык вышла часть его «Майн Кампф»), Муссолини (перевел и издал 1937 во Львове его «Доктрину фашизма»), Франко, Салазара, Ля Рока. О Гитлере он, в частности, пишет, что это — «человек с душой, соизмеримый с его трагическим временем, с душой же такой великой, как были большие задачи, и что стояли перед Германией».
Продолжает Донцов разрабатывать и теорию организационного построения ОУН. Именно этой проблеме посвящены две предвоенные брошюры, которые позже вошли в сборник «Крестом и мечом», вышедший в Торонто в 1967 г. По этому изданию мы их и будем цитировать.
В первой из них – «Объединение или разъединение» – автор призывает насильно навязать волю ОУН всем другим течениям украинской политической жизни. Для этого, по его мнению, следует «сеять ненависть к своим! Ширить раздор и взаимное недоверие! В родной дом вносить раздор! Да, это как раз! Потому что без этого нет никакого объединения, никакой сборности. Что тупомысленная демократия этого не поймет — ничего удивительного».
Очерчивает Донцов и то, как потом «связать» покоренное сообщество: «Прежде всего, установив ряд догм, ряд правил, ряд аксиом во всех кругах сборной жизни, резко очерченных, ясно противопоставляемых всем остальным, бескомпромиссных, установив свою правду, единую и непогрешимую... Убить ту веру и ту правду в смущенную неустойчивыми временами и чужими упражнениями мозга того общества, без сожаления одолевая недоверчивых... В роли того магнета (объединяющего — М. Г.) все появляется меньшинство, группа. Она выжимает свою печать на уме и воле массы. Она организована не в партию, не в объединение, а в карательный Орден — ведет ту массу».
Рассуждение относительно того, какой должна быть эта «группа», Донцов изложил во второй из упомянутых брошюр — «Партия или орден». В ней он пропагандирует деятельность формирований орденского типа (напомним, что их Сталин считал ВКП(б) орденом — М. Г.), противопоставляя их «захламленному парламентаризму» политических партий. В качестве образца ему служили как правящий «орден» сталинского режима, так и фашистские ордена Германии и Италии. Отстаивая эффективность такой политической организации, ее способность набрасывать свою тоталитарную волю обществу, Донцов писал: «Где господствует такая исключительность мысли, где противник называется «апостолом дьявола», где противопоставляется своя идея чужой, как Бог Люциферу, или как религия «трудящегося народа» горстке «изыскателей», там нет речи о компромиссе, там есть только «демонизм», «огонь, безумие и шал»... А ко всему этому приобщается еще чувство собственной непогрешимости». Он настаивал на установлении в ордене атмосферы слепого послушания и наказуемости.
Такое кредо Д. Донцова дорого стоило Организации украинских националистов, которая, по крайней мере, до 1943 г., безоговорочно воспринимала его идеологию. Лев Ребет отмечает, что перед войной «Донцов выступил вполне отчетливо, как пропагандист тоталитарного национализма, выпустив брошюрками жизнеописания представителей этого направления (Муссолини, Гитлера и других)... В дополнение к этому незадолго до войны появилась в «Вестнике», его редактировало Д. Донцов, странная статья с интерпретацией известного места из «Майн Кампф» Гитлера об Украине как германское колониальное пространство. В этой статье за криптонимом или инициалами скрытый автор доказывал, что в XX веке колонии вообще не выплачиваются (исчезают — М. Г.), а дальше — что Украина имеет для немцев разве стоимость торгового партнера, и только так надо понимать обращение Гитлера о колонии Германии на Востоке... Такой курс Донцова имел в дальнейшем негативное усыпляющее влияние на стиль политики ОУН, это так». А известный украинский политолог Андрей Билинский подчеркивал, что в упомянутый период догматы Донцова составили «содержание, которое в целости переняла ОУН. Во всех довоенных писаниях ОУН славила Д. Донцова как идеолога украинского национализма... «Донцовизм» провозгласила ОУН своей политической религией».
Напомним, что стержнем политической программы ОУН была монопартийность, тоталитаризация всех государственных структур. На ее Втором Великом собрании, состоявшемся в 1939 г. в Риме, между прочим отмечалось, что в новой Украине, построенной на основе донцовизма, «существование политических партий будет запрещено. Единой формой организации населения Государства будет ОУН как основание государственного строя и фактор национального воспитания и организации общественной жизни».
И только в августе 1943 г., когда последователи Донцова на собственном опыте убедились, что, во-первых, потерпела крах их ориентация на гитлеровский фашизм, а, во-вторых, украинский народ в своем абсолютном большинстве не склонен идти по пути, определенному автором «Национализма», они поменяли акценты. Тогда III чрезвычайный сбор бандеровского ответвления ОУН принял новую программу, коренным образом отличную от донцовских постулатов. Один из ведущих деятелей ОУН(б) Лев Шанковский так объясняет этот шаг: «Оказалось, что многие из этих идей (донцовских — М. Г.) не воспринимаются украинскими народными массами на Ц[ентральных] и В[осточных] У[краинских] 3[емлях]. Украинские народные массы отвергали, например, решительно проводную систему, потому что достаточно уже имели проводников. Они отвергали всякие монопартийные системы, заявляясь решительно за демократическое устройство и за парламентарную систему, в которой могли бы проявить себя различные политические партии. Некоторые мировозренчески-философские основы западноукраинского национализма были тем массам просто противны, главным образом все то, что касалось теории т. н. волюнтаристического национализма с его безнравственностью, макиавелизмом, исключительностью и жаждой власти инициативного меньшинства. Украинские народные массы были за нравственные принципы в политике, за высокую общественно-политическую мораль, за толерантность и гуманность. Когда речь была за самостоятельную Украину, украинские народные массы на Ц[ентральных] и В[осточных] У[краинских] 3[емлях] не воспринимали этой идеи абстрактно, но очень интересовались ее конкретным содержанием. Они желали знать, какая будет «самостийная Украина», какое ее государственное и политическое устройство, как в этой самостоятийной Украине будут решаться социальные проблемы, какой в ней будет порядок... Во встрече с широкими украинскими массами на Ц[ентральных] и В [восточнных] У[краинских] 3[емлях], в ежедневной тяжелой подпольной деятельности западноукраинские националисты начали проверять то, что было непригодно в новой реальности... Таким образом, в новом соборном подполье творилось и росло новое идейно-политическое содержание украинского национализма. Окончательно это содержание утверждено в постановлениях III Чрезвычайного Великого собрания украинских националистов, состоявшемся в августе 1943 года. В этом собрании уже участвовали многочисленные представители из Ц[ентральных] и В[осточных] У[краинских] 3[емель], имевшие значительный, часто решающий голос в его решениях». Интересно, что замечания Донцова к новой программе ОУН(б) на собрании не были учтены.
В этом документе, в частности, отмечалось, что «организованные украинские националисты борются за интересы украинского народа, и потому им чужды все идеи господства над народом...
Надо ликвидировать шовинистическое отношение по отношению к меньшинствам, создавая условия идущей толерантности, не стремиться на ассимиляцию единиц, вместо того присоединить целость для украинского национального дела... Создавать наилучшие формы ежедневного сожительства украинской общественности с национальными меньшинствами... Солидарно бороться со всеми проявлениями экономической эксплуатации и против попрания достоинства человека. Борьбе этой придавать украинского политически-государственного характера и включать в ее программу жизненные потребности всех жителей Украины без учета их национально-культурной принадлежности…
ОУН не борется за Украину себе, она не борется за власть в Украине. ОУН борется за то, чтобы каждая нация жила свободной жизнью в своем собственном самостийном государстве...
ОУН борется за свободу печати, слова, мнения, убеждений, веры и мировоззрения. Против официального наброса общественности мировоззренческих доктрин и догм... За полное право национальных меньшинств лелеять свою собственную по форме и содержанию национальную культуру... За равенство всех граждан Украины, независимо от их национальности, в государственных и общественных правах и обязанностях».
Следовательно, украинское движение за независимость перешло на новые, не предусмотренные Донцовым рельсы. Сначала это было только декларация о намерениях — ведь воспитанные на «Национализме» люди не могли сразу поменять свои взгляды. Но основная идея национально-освободительной борьбы украинского народа решительно изменилась. Вместо тоталитарных устоев «интегрального национализма» ее главным содержанием становились принципы общечеловеческих прав и свобод, в их числе и национальных. Как свидетельствуют материалы Конгресса украинских националистов, состоявшегося летом 1993 года в Киеве, и современные программные установки этой организации не лежат в плоскости донцовских установок.
Большинство биографов Д. Донцова, в частности, и Михаил Сосновский, считают, что «духовная эволюция Донцова в течение десятилетий поступала от крайне левых позиций ортодоксального марксистского социализма и материализма к крайне правым и к акцентированию волюнтаристического идеализма, иррационализма и, наконец, даже мистицизма в политической философии». Соглашаясь с таким выводом, перейдем, следовательно, к последнему этапу жизни и творчеству Донцова.
2 сентября 1939 г. польская полиция арестовала Д. Донцова, и до разгрома Польши гитлеровцами он находился в концентрационном лагере в Береге Картузской. Выйдя на свободу, Донцов попадает в Данциг (ныне Гданьск), а затем в Берлин, где проживал до лета 1940 г., когда перебрался в Бухарест. Там Донцов в течение года издавал журнал «Батава». С нападением Германии на СССР возвращается в Берлин, а оттуда переезжает в Прагу.
На пражский период жизни Д. Донцова (до освобождения Чехо-Словакии советскими войсками в 1945 году - М. Г.) приходится его работа над книгой, знаменовавшей собой последнюю из многих трансформаций донцовского мировоззрения - апологию мистических источников политики. Речь идет о книге «Дух нашей древности», вышедшей из печати 1944 г. в Праге. В нем он пытался обосновать «образ украинского идеала», решить вопрос взаимодействия между «ведущим слоем» и «массой».
Донцов отстаивал тезис, в соответствии с которым общество четко делилось на народ (а это, по его убеждению, — «толпа», «плебс», «обузданный скот» или «люди из касты лягушек, черепах или свиней») и «отдельному слою» лучших людей», из которых должна состоять правящая каста». «Слово «каста» употребляю сознательно, — писал он, — чтобы подчеркнуть антидемократический характер рекрутирования этого слоя, отбора его членов и его духовно-политическое лицо, чтобы подчеркнуть его коренное отличие от массы народа или нации».
«Каста» эта, – доказывал Донцов, – должна возглавлять государство. Всякое другое государственное устройство — «это плебейская фантазия, в жизни несуществующая, за которую природа жестоко метится и над самими фантастами, и над нацией, предавшей, себе на погибель, своих апостолов черни». Он отмечал недопустимость «перемешивания каст», потому что это, мол, «ведет только к хаосу. Выучиться приметам господствующей касты, усвоить ее дух — касте смердов не удастся никогда».
Как видим, снова приходится встречаться с донцовской теорией «ведущего слоя», но в еще более обостренном, почти гротескном варианте. Украинскому народу, утверждает он, нужна «новая каста собственных господ, а если таковой нет — чужих».
Как отмечает М. Сосновский, «по мнению Донцова, общества Киевской Руси и казацко-гетманского государства больше всего приближались по своему характеру к начертанному им идеальному типу общества и составляли почти абсолютный образец такой «кастовости» и «иерархизма» — основания силы каждой нации. Современное украинское общество должно, как предлагает Донцов, вернуться к этому образцу и снова возродить идеал «кастового строя» и господствующую в те времена систему ценностей. В понимании Донцова, это и должно быть возрождением в Украине «духа нашей древности».
Выяснив, наконец, все эти проблемы, Донцов переходит к мыслям о послевоенном устройстве в Европе. Крах фашистских режимов, на которые он делал основную ставку, толкнул его к откровенному мистицизму (кстати, очень популярному и в наши дни). Не полагаясь уже на «сильного человека», «господа хаоса», Донцов обращается к потусторонним силам: «Упорядочение хаоса, — пишет певец «волевого чина», — должно начаться заново с разделения, как об этом есть и в старых легендах чужих народов, и в книгах мудрости нашей нации».
В этом произведении Донцов так и не дал ответа, каким путем должен идти украинский народ к своей государственной независимости. Думаю, сколько-нибудь жизнеспособной концепции этого процесса ни у него, ни у его последователей просто не было.
Весной 1945 г. Донцов достигает американской оккупационной зоне в Германии. 1946 перебирается в Париж, а впоследствии — в Лондон. Вскоре получает разрешение на выезд в США, а с 1947 г. и до конца жизни жил в Канаде. В 1949-1952 гг. работал преподавателем украинской литературы Монреальского университета, продолжал публицистическую деятельность. Жил в большинстве своем под Монреалем, где он умер 30 марта 1973 г.
Как оценить жизнь и творчество Донцова? Думается, однозначного ответа на этот вопрос нет. Он был человеком своего времени со всеми его противоречиями, катаклизмами и трагедиями и таким вошел в нашу историю. Характерная черта Донцова как публициста и философа — черно-белое мировосприятие: он подходил к проблемам, идеям, фактам, людям, только противопоставляя, поляризуя их, разделяя на противоположные лагеря, оставляя между определенными полюсами абсолютную пустоту, заставляя своих героев и антигероев обязательно стоять по разные стороны баррикады.
Идеология «действующего национализма» оказала значительное влияние на формирование политико-мировоззренческих основ украинского националистического движения 20—30-х годов, что, как уже отмечалось, получило свое отражение в программных документах ОУН и в ее практической деятельности. Однако, присущая этой идеологии выразительная разрушительная тенденция и нехватка творческих идей, направленных на строительство суверенной Украины, сделали ее влияние достаточно ограниченным. «Интегральный национализм» не стал идеологией украинского освободительного движения на сколько-нибудь продолжительное время. «Связь между идеологией украинского националистического движения, — справедливо отмечает М. Сосновский, — и идеологией «действующего национализма» можно графически представить в форме двух линий, которые выходят из разных пунктов и на отдельном отрезке почти сходятся или друг друга пересекают, чтобы вскоре полностью удалиться. На протяжении 40-х годов эта связь окончательно прервалась, причем развитие украинской националистической мысли пошло своим путем, а развитие идеологии «действующего национализма» прекратилось и фактически остановилось на писаниях самого Донцова. Все эти националистические авторы, которые идейно хотели удержаться в пределах, определяемых идеологией Донцова, не внесли в эту идеологию ничего нового и подлинно оригинального. Те же авторы, которые вышли за пределы бескритического подражания Донцову, не только с ним рано или поздно разошлись, но даже стали на позиции, совершенно противоположные идеологии «действующего национализма».
Украинский народ не пошел по путям, на которые его звал Донцов. Претворение в жизнь его идей означало бы установление обратной формы той тоталитарной и монопартийной системы, которая недавно господствовала в Украине. Правящая каста, которую предлагал украинскому народу Донцов, оказалась бы в конечном итоге олигархической политической группой, которая, захватив власть в государстве, набросила бы целой нации свою диктатуру. И неизвестно, не была бы эта диктатура хуже большевистской.
М. Е. Горелов (Киев)
Информация об оригинале с ссылками на исторические документы
