У восточных славян накануне образования Древнерусского государства главной формой общественной организации были союзы племен и племенные княжества. Каждое из этих образований представляло собой отдельную этническую группу с определенной территорией и присущими ей элементами культуры, быта и обычаев. Основу внутренней социально-экономической системы организации племенных союзов составляла сельская община. Она состояла из одного-двух или более
поселков - «гнезд» родственных поселений, на которых проживало несколько больших патриархальных семей. Большая семья - «род» - была самостоятельным хозяйственным образованием, которое объединяло три поколения: родители, их женатых сыновей и внуков. Такой большой брачно-семейный коллектив с присущими ему производственными и административными функциями образовывал основу (ядро) внутренней общественной организации восточного славянства в эпоху родоплеменного строя.
Дальнейшее социально-экономическое развитие восточных славян создавало предпосылки для зарождения социального неравенства, распада хозяйственных связей крупных и выделение малых семей как отдельных производственных коллективов. В их состав входили объединены одним жильем родители и их неженатые дети. Материалы археологических исследований восточнославянских поселений V-VIII вв. свидетельствуют закрепления пахотных участков по отдельным хозяйствам - «дымами», что особенно заметно для VIII в. О постепенном переходе от родового коллектива к отдельной семьи - «дыму», усиление хозяйственной самостоятельности последней, в частности о наличии у восточных славян внутриплеменные налогообложения «от дыма», сообщают также летописи.
Эти два стадиально отличные типы семей, сложившихся в недрах восточнославянского общества, сосуществовали и в древнерусскую эпоху. Однако основной производственной общностью тогда уже стала малая семья, которая в конце XI века вытеснила в этом отношении большую. Потеряв свое хозяйственное и юридическое единство, последняя, однако, не отошла насовсем в прошлое. Она продолжала свое существование в форме своеобразной политической и идеологической общности малых семей.
Внутренняя структура семьи, а также сам брак и нормы супружеской жизни в восточнославянском обществе складывались и эволюционировали на основе местных культурных традиций. Брачно-семейные отношения регулировались выработанными во взаимодействии семейных коллективов и органов публичной власти правовыми обычаями. Распространенной формой брака было тогда так называемое «похищение» невесты. Описывая быт и нравы восточного славянства накануне объединения его в сравнительно единое Древнерусское государство, киевский летописец XII в. указывал на то, что у многих из известных ему славянских племен происходили «...игрища межю селы, схожахуся на игрища, на плясаньс и на вся бесовьская песни, и ту умыкаху жены собе, с нею же кто съвещашеся». Другой архаичной формой брака было торжественное «приведение» невест в дом жениха. Подобный обычай бытовал, в частности, полян: «Не хожаше зять по невесту, но приводяху вечеръ, а завтра ношаху по ней, что вдадуче».
С введением христианства в конце X в. брак и семья стали объектом особого внимания со стороны церкви, под влиянием которой эти общественные институты развивались в будущем. Приспосабливаясь к конкретно-историческим условиям раннесредневековой Руси и ища эффективных средств к утверждению своего господства в феодальном обществе, она стремилась подчинить своему влиянию прежде всего повседневную жизнь христианина.
Обогащенная многовековым опытом и традициями христианская церковь имела в своем распоряжении целый арсенал средств индивидуальной влияния на людей. Одним из них стала внедряемая ею практика покаяния и исповеди. Согласно христианскому вероучению покаяние - это «врачество души», очистки ее от скверны. В памятке XIII в. так называемом «Наставлении духовника исповедникам» отмечается, что «покаяние же не ино что есть, но воздыхание и слезы и труд, и еже зазирати себе и смерити душю свою постем и бдением и молитвою». Важно подчеркнуть, что уже в XI в. церковные иерархи настоятельно требовали «мужеви с женою ... каяться в единого отца». Это открывало перед духовенством возможность проникнуть в самые сокровенные глубины жизни древнерусской семьи. Сравнивая таинство покаяния с тонким зондом, заброшенным в наименьшую ячейку древнерусского общества, известный исследователь Б. А. Романов справедливо замечал: «Если бы церковь полностью овладела этим орудием, феодальное общество оказалось бы действительно крепко в ее руках». В житейских и семейных делам церковь руководствовалась библейскими правилам, апостольскими и соборными разъяснениями, установками ее авторитетных основоположников.
Кроме привнесенных церковью в жизнь древнерусского общества норм канонического права с присущей ему системой епитимийных наказаний, на Руси была создана широкая церковная юрисдикция. Как доказал Я. М. Щапов, она охватывала три больших аспекта: судопроизводство в определенных делах над всем христианским населением страны, право производить суд над некоторыми группами этого населения (так называемые церковные люди) во всех делах и судебную власть над населением, которое проживало на землях, находившихся в феодальной собственности церковных организаций. В результате разграничения сфер компетенции между светскими органами государственной власти и церковью в ведении последней оказалось в том числе и право осуществлять судопроизводство в брачных и семейных делах.
Формирование норм брачного и семейного права в Киевской Руси происходило на основе взаимодействия местных правовых обычаев и привнесенных церковью христианских. Их узаконивания относится к середине XI в. Зафиксированные в законодательном кодексе князя Ярослава Мудрого («Устав князя Ярослава в церковных судах»), а позже и в других сводах, они своеобразно аккумулировали многовековой опыт общественной жизни восточного славянства. Древнерусское законодательство, в отличие от гражданского и семейного права византийских законодательных сводов, таких, например, как Эклога (VIII в.) и Прохирон (IX в.), которым за определенные нарушения предусматривались смертная казнь или членовредительство, сохраняло древнерусскую систему наказаний в виде денежных штрафов в пользу епископа.
Церковь закрепила за собой прежде всего монопольное право на утверждение брака. Статья 2 Устава князя Ярослава предусматривала строгие нормы наказания за «похищение» невесты с целью нецерковного, языческого брака с ней: «Аже кто умчить девку или насилить, аже боярская дчи, за сором еи 5 гривен золота, а єпископу 5 гривен золота; а менших бояр гривна золота, а єпископу гривна золота; добрых людей за сором 5 гривен серебра, а єпископу 5 гривен серебра;
а на умычницех по гривне серебра, а князь казнить их». Несмотря на высокие размеры денежных взысканий, налагаемые за несоблюдение церковной формы брака, это нововведение очень медленно приживалось среди населения Киевской Руси. Церковный обряд венчания медленно распространялся преимущественно только в среде чиновников. Как свидетельствуют канонические ответы митрополита Иоанна II, датированные 80-ми годами XII в., «...не бываеть на простых людех благословенье и венчанье, но боляром токмо и князем венчатися; простым же людем, яко и меньшице поймають жены своя с плясаньем и гуденьем и плесканьем». Церковь настойчиво добивалась искоренения древних свадебных обычаев. В многочисленных канонических установках и «заповедях» церковные иерархи учили, что «...без венчания жен не поймати никомуж, ни богат, ни убог, ни нищь, ни работен. Без венчаниа бо женитба безаконна есть и неблагословена и нечиста».
Однако языческие формы брака, в частности преимущественно в отдаленных от крупных центров сельских местностях, сохранялись в течение всего древнерусского периода. В XIII в. народные свадебные обычаи существовали, например, в Новгородской земле. Так, в установках владимирского собора 1274 указывалось, что «в предел ех новьгородьекых невесты водять к воде. И ныне не велим тому тако быти; аще ли, то проклинати повелеваем». Небыли единичными подобные случаи и в более поздний период средневековой истории.
Натыкаясь в судебной практике на дела о разводе супругов, брачный союз которого заключался в языческих обычаях, церковь вынуждена была признать законность невенчального брака. Это, пусть и косвенно, подтверждает статья 17 Краткой редакции Устава Ярослава, которая предусматривала наказание не только за разрыв церковного, а и языческого браков. Правда, размер денежных взысканий в последнем случае был вдвое меньше: «Аже муж с женою по своє воли роспуститься, єпископу 12 гривен, а буде не венчальный, єпископу 6 гривен». В памятниках канонического происхождения содержатся наставления высших церковных иерархов, по которым разрешалось венчать в церкви супругов, образовавшихся путем языческого брака и у которого уже даже были дети. Например, в «Наставлении» новгородского архиепископа Ильи 1166 отмечается между прочим: «Аже кто покается у вас, ти будеть не венчался с женою, но любо будеть в вечере привел, или умчал, или положил девку жене, любо съблялъся, то не мозите того тако оставити, но испытавше добро, оже хочеть ю водити жене, въведше в церковь, венчайте же, аче и с детми». Итак, церковь вынуждена была мириться с реалиями древнерусской жизни и находить компромиссные пути решения проблем, что в нем возникали.
В своих взглядах на брак и семейную жизнь церковь руководствовалась нормами христианской морали. Они были направлены на укоренение в сознании людей святости брака, его незыблемости, супружеской верности и любви. Как отмечала Н. Л. Пушкарева, основное внимание церковные иерархи обращали па духовную сторону брачного союза - в супружескую любовь они пытались внести рациональный смысл, связывая ее с любовью к Богу. Таким образом церковь пыталась обеспечить свое господство над широкими слоями населения древнерусского феодального общества. Прививая в семейном быту морально-этические основы христианского вероучения, она объективно способствовала укреплению каждой отдельной семьи и прочности брака.
Соответствии с существующими требованиями канонического права, производимых церковью, запрещалось жениться людям, близким по степени родства до шестого колена. Иначе говоря, жениться между собой могли брат с сестрой в четвертых. Кроме того, двум братьям или сестрам не разрешалось жениться лицами, которые были детьми одних родителей. О подобном случае, в частности, говорится в памятке, возникновение которой связывают с именем митрополита Георгия (70-е годы XI в.) - так называемой «Заповеди ко исповедающимся сыном и дщерем»: «Аще кто зоветь попа на венчание брачное: услышить же брак законопреступен блудъмешение сирень сестру умршея жены хотяша приати или... приношение принести сътворить. Аще услышить поп, безаконен брак и речет предо всеми «безаконен есть брак» не подобает ему причащати чюжем гресе». Эти требования были, очевидно, заимствованы из византийского законодательного опыта. Правда, там за подобные нарушения виновники наказывались плетьми, а на Руси - денежными штрафами.
В Киевской Руси, как и в других странах средневекового мира, женились довольно рано: мужчины в 15-летнем, а женщины - в 13-14-летнем возрасте. Впрочем, нередко браки возникали еще раньше, особенно когда между семьями чиновников заключались династические матримониальные соглашения или оказывалось, что девушку раньше срока лишено девственности. Подобную ситуацию описывает, например, памятник канонического происхождения Правило «Аще двоеженец»: «Аще кто дсвицю растлить иреже возраста 13 лет, аще же поиметь ю (то есть жениться на ней), несть греха. Аще ли не поимая кается о безумьи, 3 лет епитимьи. Аще ли не кается ни поиметь ея, казнить градским законом: отяти полимения и дати и девице той за срам».
Церковь запрещала заключать браки с представителями других конфессий. Митрополит Иоанн II в 80-х годах XII в., в частности, предостерегал: «Иже дщерь благовернаго князя даяти за мужъ во ину страну, идеже служать опреснокы и ськвеноеденью не отметаються, недостойно зело и неподобно правоверным се творити своим детем сочтание». Нарушителей этой установки ждало суровое наказание. Так, статьей 19-й Просторной редакции Устава Ярослава связь русской женщины с иноверцами наказывался насильственным пострижения ее в монахини и денежным штрафом в пользу митрополита«Аще жидовин или бесерменин будеть с рускою, на иноязычницех митрополиту 50 гривен, а рускую поняти в дом церковный».
Памятки канонического происхождения свидетельствуют, что за подобные грехи виновников отлучали от церкви. В одном из номоканонов XIV в., например, отмечается: «А женящийся на иноверных дщеря и сыны таковые да отлучатся лета 5. Такожде же и попове иже венчаваять таковых и ти да отлучаться лета три вне церкви». Заметим, однако, что эти запреты не распространялись на великокняжеские семьи, члены которых довольно часто заключали брачные соглашения с представителями правящих династий зарубежных стран.
Феодально-корпоративный характер древнерусского общества делали невозможным браки между людьми, принадлежавшими к разным социальным состояниям. Правда, в законодательных кодексах Киевской Руси правовые нормы, которые препятствовали для такого брака, не отложились. Однако церковь отказывалась освящать, например, браки чиновников с девушками, которые происходили из других общественных слоев. Когда же такой брак, пусть и неформально, заключался, то в подобных случаях крестьянки или холопки становились наложницами и назывались «меншицямы» или «второй» женой феодала. Статья 17-та Пространственной редакции Устава Ярослава велит: «Аще кто иметь две жены водити, митрополиту 20 гривен, а которая подлегла, тую пояти в дом церковный, а первую жену держати по закону. Имет ли лихо ею держати казнью казнити». Итак, церковь защищала первую жену. Защищала она ее и от пренебрежительного слова: «Аще кто зовет чюжую жену блядию, а будеть боярская жена великых бояр, за сором 5 гривен золота, а митрополиту 5 гривен золота, а князь казнить; а будеть менших бояр — 3 гривны золота, а митрополиту рубль; сслснце — 60 резан, а митрополиту 3 гривны».
Многоженство не было популярным на Руси, а охватывало только верхние слои господствующего класса, прежде всего, княжеское среду. Впрочем, это явление осуждалось и в нем. Вспомним, например, недовольство галицких бояр внебрачной страстью князя Ярослава Владимировича Осмомысла (1153-1187). Из-за его любовницы Настаськи жена Ярослава Ольга Юрьевна уехала с сыном в Польшу. Позже бояре схватили Настаську и сожгли.
Свободный крестьянин не мог жениться на рабыне без предварительного согласия на это ее хозяина. Вступая с ней в брак, он также должен был стать холопом. Рабыня же получала свободу, если хозяин ее соблазнил, и она рожала ребенка: «Аще кто с рабою своєю блуд по нужи створить ти створить детищь да свободить робу ту». Таким образом, церковь в определенной степени влияла на социальную стратиграфию древнерусского феодального общества.
Когда же ничто не стояло на пути созданию семьи, начиналась подготовка к венчанию. Интересной в этом плане есть каноническая установка XII в «Аще кто хощеть женитися, дабы ся охабил блуда 40 днии, или за 50, то венчал бы ся. И дати причащения има; аще и опитемья, да последь дати». Свадьбе предшествовали помолвки-договора, которые сопровождались праздничным обедом в доме родителей невесты. Обязательным блюдом на нем был сыр, который выносила ко столу выдданица. Обрядом «розкроя», то есть разрезания сыра и хлеба на куски, своеобразно скреплялась соглашение о браке молодых. Ее несоблюдение со стороны жениха рассматривалось как проявление пренебрежения к девушке и каралось денежным штрафом: «Про девку сыр краявши, за сором еи 3 гривны, а что потеряно, тое заплатити, а митрополиту 6 гривен, а князь казнит». Общество было заинтересовано в том, чтобы девушка вышла замуж, поскольку по нормам древнерусского законодательства она была лишена права на наследство после смерти своих родителей. Не случайно закон предусматривал и ответственность последних, когда дочь не выходила замуж, то есть заставлял их позаботиться заблаговременно о судьбе детей. Статья 7-я Просторой редакции Устава Ярослава велит: «Аже девка засядет великых бояр, митрополиту 5 гривен золота, а менших бояр — гривна золота, а нарочитых людии — 12 гривен, а простои чади рубль». Вот почему, отказавшись от публично взятого обязательства жениться на девушке, жених фактически лишал ее возможности выделиться из родительской семьи.
На помолвке родители молодых договаривались о размерах приданого, определяли день свадьбы и тому подобное. С конца XIII в. достигнуты условия договоренности уже фиксировались брачной сделкой (рядом), составлением которой занимались сваты. Впрочем, эта традиция, очевидно, появилась раньше, по крайней мере, она могла бытовать среди господствующей верхушки древнерусского общества. Едва выразительные ее следы прослеживаются в отдельных списках Устава Ярослава.
Церковь строго следила за неукоснительным соблюдением, несмотря на все непредвиденные обстоятельства жизни, договоренностей о браке. Заручившись с девушкой, парень, пусть и принуждением или по другим причинам, должен жениться на ней: «Аще кто девицу обручену нужею иметь не лет же ему иноя пояти, но ту имети жену». Нельзя было отвлечь перспективу брака помолвленных молодых людей и тогда, когда невесту соблазнял другой. Несмотря ни на что, она должна была стать женой того, кто обручился с ней: «Аще кто поймет девицю обручився с нею и потом прельстить ее ине некто и осквернить я хотя я взяти той неподобает не аще хощет пакы прьвыи обрячник ея, тот и да возьмет я».
Как видим, несохранение девичьей девственности церковные каноны не сочли препятствием к заключению брачного союза. За потерянную непорочность накладывалась только епитимью«Аще девица погубле девство на венчание причащається с мужем, год за се епитемьи». Другое дело, когда у незамужней женщины рождался ребенок. В таком случае ее настигали, по словам Я. М. Шапова, «гражданская смерть», ведь, решившись на подобный поступок, она обрекала себя на заточение в так называемый «церковный дом» - закрытое церковное учреждения монастырского типа. Статья 5-я Пространственной редакции Устава Ярослава так передает эту норму: «Аще же девка блядеть или детяти добудет у отца, у матери или вдовою, обличивше, пояти ю в дом церковный».
Венчались во времена наибольшего наплыва людей в церковь, как правило, по обеденные, сразу после литургии. Эта торжественная процедура проходила в главной части христианского храма, близ алтаря. Молодые стояли «пред церковными дверими мужь от десныя страна и жена от левыя». Затем священник брал «перстьни два злат и железный полагает на десной стране Святыя Трапезы... вышед пред церковные двери даеть обручаемым по единой свещи горящей, знаменовав по трижды главы их». После благословенной молитвы жениху надевалась золотое кольцо, а молодой - железное. Священник «сплетает десные их руки друг другу и глаголит: «Мир всем».
После венчания конечно устраивалась свадебная бал, на который приглашался и священник. Свадьба сопровождалось народными обрядами и ритуалами. На Руси были распространены, в частности, обычаи розбувания мужа, посыпка невесты хмелем. Нередко во время свадьбы устраивались военные турниры или просто кулачные бои. Последние часто заканчивались трагически для их участников. Подобные обрядовые обычаи зафиксированы в статье 29-й Краткой редакции Устава Ярослава. В ней определялось наказание виновным в гибели людей во время этой забавы: «Свадебное и сгородное бои и убиство, аже что учинится и душегубьство, платят виру князю с владыкою наполы». Осуждая языческие игрища и ритуалы, церковь отказывалась хоронить погибших в таких турнирах людей вблизи христианского храма и творить над ними службу.
В соответствии с существующими в Киевской Руси церковноправовых норм не разрешалось более двух раз вступать в брак. Священникам запрещалось благословлять такой союз. За нарушение настоящего руководства им грозило отлучение от сана: «Иже 3-ю поял жену, и ереи благословил, ведая или неведая, да извержеться». Церковнослужителям запрещалось также посещать свадебное пиршество двоеженца «Поп да не ходить на брак ясти и пити женящегося вторую женою, зане покаяния требующа двоєженцю, что будеть поп прилагаяся яди троеженца а не венчаны да отлучается». Однако, несмотря на то, что церковь не признавала законными третий и последующий браки, они были, очевидно, достаточно распространенными в жизни древнерусского общества. Канонические установки приписывали священникам не принимать у нарушителей этого правила «просфоры», а также накладывать на них епитимью. В Византии двоеженца наказывали плетьми, а его вторую жену изгоняли вместе с прижитыми ней детьми. Брачные узы церковь провозглашала незыблемыми, их разрыва допускалось лишь в исключительных случаях и только после судебного разбирательства. Поводом для развода супругов было, конечно, прелюбодеяние жены. Интересно, что супружеская неверность мужа не давала оснований для развода. Церковноправовые нормы развод, вошедшие в состав Просторных редакции Устава князя Ярослава, признавали поводами для развода также только проступки жены. Кроме упоминавшегося уже прелюбодеяния, к ним относились и такие вины: «услышит жена от иных людей, что думати на царя или на князя, а мужу своему не скажет... аще подумает жена на своего мужа или зелием, или инеми людми, или и мет, что ведати мужа еа хотят убити, а мужу своему не скажет. Аще без мужня слова имет с чюжими людми ходити, или пити, или ясти, или опроче мужа своего спати... опроче мужа своего ходити по игрищам или в дни, или в нощи... оже жена на мужа наведет тати (воров), велит покрасти, или сама покрадет».
Памятки канонического права содержат указания и о других поводы для развода. Одним из них была физическая неспособность мужчины к браку: «Ожели мужь на жену свою не лазить без съвета, то жена невиновата, идучи от него». Поводом для развода могли стать также материальные причины: «Яко не мочи мужю дьржати жены, или жена мужа, или долг много у мужа застанеть, а порты (одежда) ея грабити начисть, или пропиваеть». Жизнь создавало множество ситуаций, через которые семья распадалась.
Самовольное разрыва брака не допускалось. Если человек оставлял семью и создавал новую, а не освященную церковью, такой брак не признавался, а мужчину того заставляли вернуться к первой жене: «Аже муж оженится иною женою, а с старою не роспутится, митрополиту вина, молодую поняти в дом церковных, а с старою жити». Если жена покидала своего мужа и брачовалась с другим, последний также нес ответственность перед церковной властью. «Аже пойдет жена от своего мужа за иными муж или имет блясти от мужа, ту жену поняти в дом церковный, а новоженя в продажи митрополиту». Достопримечательности канонического права происхождения приписывали женщинам терпеливо ждать «отшедшю мужу» и хранить супружескую верность.
Для того чтобы на законных основаниях расторгнуть брак и создать новую семью, муж должен быть хорошо обеспеченным человеком. Ведь оставляя жену без достаточных на то поводов, он вынужден был выплатить ей большую материальную компенсацию, а также внести штраф в пользу церковной власти. Размеры этих отчислений зависели от социального статуса супругов: «Аще же пустить боярин жену великых бояр, за сором еи 300 гривен, а митрополиту 5 гривен золота, а менших бояр гривна золота, а митрополиту гривна золота; а нарочитых людии 2 рубля, а митрополиту 2 рубля; простои чади 12 гривен, а митрополиту 12 гривен, а князь казнить». Таким образом церковь пыталась сохранить семью, заставить одуматься и затем удержать в ней кормильца. Заботясь делами семьи и брака, церковь в Киевской Руси взяла под свой контроль и нормы сексуального поведения людей. Прежде всего она пыталась покончить с половыми сношениями между близкими родственниками и свояками. Древнерусское законодательство, в частности Устав князя Ярослава, содержит ряд статей, предусматривающих ответственность за связи («блудные») между братом и сестрой, отцом и дочерью, свекром и невесткой и тому подобное. За подобные нарушения виновники наказывались денежными штрафами (их размеры достигали от 12 до 40 гривен) и епитимьею. Отлучение от церкви грозило тому, кто «с бесермснкою или с жидовкою блуд створить», то есть вступит в интимные отношения с представителями нехристианских вероисповеданий.
Основное содержание исповедных уставов и древнерусских пенитенциалов составляют именно вопрос о соблюдении этики сексуальных связей. Какие же отклонения от установленных церковью морально-этических норм интимной жизни рассматривались им как наиболее опасные?
Прежде всего это - разврат. Церковь считала ее самым тяжелым грехов: «А всех же дел злых горшь есть блуд: всяк бо грех проче тела есть, а блудем свое тело сквернить, тоя бо скверны». Развратник в глазах церкви выглядел хуже язычника. Священники могли отлучить блудника от церкви и отказать родным такого человека в службе над ним погребального обряда. Впрочем, это были в основном угрозы, потому что, надо полагать, явление это было весьма распространенным среди различных социальных слоев населения Киевской Руси.
Половые связи вне брака церковь считала преступными. В Византии женатый мужчина за прелюбодеяние получал «для наставления» 12 ударов палкой, несмотря на его социальное происхождение и материальное положение. За связь с замужней женщиной тамошним прелюбодеям отрезали носи. В Киевской Руси наказание за подобные поступки были менее строгими. Статья 8-я Просторных редакции Устава князя Ярослава отказывает митрополиту в праве на получение штрафа за супружескую неверность мужа: «Аже муж от жены блядеть, митрополиту нет кун, князь казнить». Впрочем, в отдельных редакциях этого законодательного кодекса предусматривались денежные штрафы в пользу церковной власти за этот проступок. В памятниках канонического происхождения содержатся указания на то, что на нарушителей этой церковной установки накладывались также пост и епитимия: «Аще мужь блудить от жены или жена от мужа, или холостым с мужатою женою, не ясти ни масла ни млека 40 дни, на 2 лет причастия не взяти, на год дары не имати, 40 дни егуанглия не целовати, говети 3 дни в нед; в понед; в среду, в пяток от мяса и млека и от инея».
Немалое внимание в древнерусских епитимийниках уделялось и проблемам сексуальных извращений. По нашим наблюдениям, в Киевской Руси существовали почти все известные современной медицине их варианты. Однако в законодательном кодексе отразились только те нормы, предусматривающие ответственность за скотоложство. Статья 21-я Просторных редакции Устава князя Ярослава, в частности, велит: «Аще ли кто с животиною блуд створит, митрополиту 12 гривен, а во опитемии и в казни». В Византии за такое нарушение морально-этических норм сексуального поведения людей оскопляли. Другие проявления сексуальной распущенности или извращений, которые имели место в Киевской Руси, наказывались наложением епитимий.
Церковь несла в древнерусскую семью культуру физиологии половых отношений. Так, она требовала воздерживаться от сношений в отдельные дни недели, в частности в пятницу, субботу и воскресенье, мотивируя это тем, что «да аще зачнет или тать будеть или разбойник, или блудник». Супругам запрещалось заходить в отношения во время больших церковных праздников - на Пасху, в большой и Успенский посты, от «мясного заговенья и до радуницы» и другое. Старания церковников в пропаганде запретов на половые сношения между супругами во время таких праздников нередко бывали чрезмерными и не получали поддержки у людей. Интересную зарисовку такой ситуации содержит, например, «Поучение» новгородского архиепископа Илии (1166): «А се слышал же есмь, оже друзии попы глаголять детем своим: «оли все говенье не лежите с женами, тъже дадим причастие», ть того нетуть. А вы, попове будуче, оже всхочете служити коли, тъ чи на много дний отлучаетсся от попадий своих?... в своей бо жене нетуть греха». Уступая человеческой слабости, церковь постепенно смягчала свое отношение к несоблюдению половой чистоты и уменьшила количество запрещенных дней. Так, епископы приписывали «в говенье добро бы блюстися жены своея, но аще кто не можеть то 1-ю неделю и последнюю да съблюдется». После родов жены церковь приписывала «не совокуплятися с нею мужу 40 дней. Аще нетерпелив то 20 дней. Аще велми нетерпелив то 12 дней». Тем самым церковные иерархи пытались укрепить свое влияние над сферой внутрисемейных отношений и устранить поводы для супружеской измены.
Нельзя представить полноценную семью без детей. Деторождения на Руси всячески поощрялось. Так, церковь занималась беременными женщинами, охраняя, по возможности, их здоровье. «А егда во утробе кая жена носить младенець, не вели кланятися ей до земли, но токмо до пояса, аще и в великии пост. Мнозии бо вережаются, до земли кланяяся и младенец измещуть» - напутствовали священников высшие церковные иерархи. Зато ними резко осуждались попытки женщин прервать беременность: «Всяка жена скажающи в собе отроча душегубица наречется». Строгие дисциплинарные наказания церковь накладывала на тех женщин, которые с этой целью использовали зелье обращались к услугам знахарок - баб-шептух: «Аще кая жена зелиа ради извержеть 3 лета да покается».
Попутно отметим, что услугами гадалок или «зелейниц» женщины пользовались и в других случаях, например, ища спасения от бесплодия или чтобы привлечь к себе внимание любимого мужчины. Для последнего случая годились такие ингредиенты, как молоко, мед, корни, пот, а также грудное молоко. Приготовленный особым образом отвар додавался мужчине в блюда. Другим распространенным приемом было давать ему выпить воды, которой женщины умывались. На тех, кто в подобных случаях обращался за помощью к знахаркам, накладывалась 6-дневная епитимия.
Таким образом, объективно церковь укрепляла древнерусскую семью, способствовала утверждению моногамии, прочности брака и супружеской верности. Втянув семью в орбиту своего влияния, церковь помогала государству укреплять свое господство над массой зависимого населения.
Перевод с Шлюб і подружнє життя у Київській Русі
